Для исследования были отобраны сорок семь наиболее популярных у аудитории средств массовой информации. Результаты анализа показали, что более трети, а именно 36,1% изученных медиа содержали язык вражды.

Систематизация по видам СМИ выявила, что в 2014 году наибольшей враждебностью, как и в прежние годы, были печатные СМИ. 41,3% газет содержали враждебные атаки. Затем идут онлайн медиа, которые выплеснули 27,2% ненависти в Интернет, и менее всего языка вражды транслировалось на телевидении (1%).

В 2014 году по сравнению с предыдущим годом общие тенденции немного изменились, по некоторым позициям отмечен рост лексики ненависти (доклад Школы миротворчества и медиатехнологий по итогам 2013 года можно прочитать здесь). Отличительным трендом стало тиражирование ретрансляционных стереотипов и цитирование журналистами явно ксенофобных высказываний, заявленных спикерами на политической арене и цитируемых журналистами, а также текстов без редакционных комментариев. В авторских рубриках часто использовался жесткий и средний типы языка вражды, прямые и завуалированные призывы не допустить закрепления в Кыргызстане определенных групп; утверждалось о «криминальности» того или иного этноса.

В рейтингах использования языка вражды лидируют кыргызоязычные газеты, а в русскоязычной медиа-среде эту номинацию возглавляют он-лайн издания.

Язык вражды в речи создает негативные общественные представления в отношении меньшинств, удельный вес которых в медиа-текстах меняется в соответствии с общественно-политическими событиями и ретрансляцией их в СМИ. В 2014 году часто язык ненависти содержался в статьях/сюжетах на темы, затрагивающие дискуссии на исторические и приграничные темы, где звучали обвинения этносов в криминальности. Риторика ненависти была зафиксирована в материалах о реакции Кыргызстана на отношения России и Украины и санкциях против РФ, об участии граждан Кыргызстана в войне в Сирии, в дискуссии вокруг кыргызско-канадского СП Кумтор, инвестиционных проектах КНР в Кыргызстане, о предстоящем вхождении страны в Евразийский союз.

СМИ предлагали целый набор интерпретаций того, что случилось,и кто за всё несёт ответственность, направляя негативные эмоции аудитории на конкретных этносов и социально-политических фигур. Поиск врага в лице представителей других этносов, обвинение их в территориальных притязаниях и как следствие, предвзятость изображения этнических групп, оставалась ключевой во враждебном контексте.

Контент-анализ по жанрам продемонстрировал, что в 2014 году враждебные атаки чаще всего содержались в аналитических материалах. По сравнению с 2013 в 2014 году аналитики с этническими стереотипами было опубликовано на 27% больше. А тиражируемые агентствами новости стали более толерантными. Язык вражды показали лишь 9% информационных сообщений из общего проанализированного объема. Это в четыре раза меньше, чем в предыдущие годы.

В 2014 году главной мишенью языка вражды были китайцы (27%), о которых журналисты сообщали в критическом тоне. Было зафиксировано в четыре раза больше материалов на тему китайского присутствия, чем в предыдущем году. СМИ транслировали образ китайцев, как источник угрозы суверенитету Кыргызстана, конкурентов на рынке труда и агрессивных, захватывающих местных женщин для продолжения их рода.

Другая группа враждебных атак - русские. 16,9% выявленных материалов описывали этот этнос в критическом контексте, в связи с продолжающейся дискуссией в некоторых СМИ о вине русских за историческое прошлое Кыргызстана и в связи с информационной войной между Россией-Украиной. Кыргызы были третьей целевой группой (16,1%) субъектов языка вражды, которых чаще критиковали в контексте политических вопросов, к примеру, что вступив в Евразийский союз, кыргызы потеряют свою независимость.

11% упоминаний зафиксировано об узбеках, которые по-прежнему являются объектами внимания в статьях поднимающих вопрос этнического насилия 2010 года и его последствий, а также в связи с приграничными инцидентами. В некоторых кыргызоязычных СМИ рисуется негативный образ узбекского этноса, не желающего интегрироваться в кыргызское общество.

8% негуманных метафор о таджиках журналисты приводили в статьях, где писали о них, как о виновниках конфликтов, имеющих территориальные притязания в приграничной зоне.

Школа миротворчества и медиатехнологий (School of Peacemaking and Media Technology) является некоммерческой организацией, деятельность которой направлена на поддержку свободы слова и доступа к информации, на развитие свободной и честной журналистики, поощрение СМИ в районах кризисов с целью укрепления стабильности и демократии в Кыргызстане и Центральной Азии. Располагается в Бишкеке (Кыргызстан). Основателем и директором Школы является профессиональный журналист и медиа-эксперт Инга Сикорская. Подробнее - здесь.

Эксперты Школы миротворчества и медиатехнологий оценивают уровень языка вражды и ксенофобии в печатных, вещательных, он-лайн медиа Кыргызстана, начиная с 2010 года. Выводы о степени ненависти эксперты делают методом контент-анализа с помощью набора заданных критериев таких как, тональность медиа-текстов по нескольким категориям, использование субъектами языка ненависти, инструментов, содержащих идеи этнической нетерпимости, стереотипы и лексемы, вкладываемые в массовое сознание, удельный вес этносов в медиа-текстах, классификация по видам языка вражды и типам его опасности для общества. Специалисты составляют рейтинги субъектов и жертв враждебных атак методом сравнительного анализа выявляют приоритетные жанры и поднимаемые темы, в которых чаще используется очерняющие метафоры и ретрансляционные стереотипы.

Краткая версия отчета-2014 с выводами и рекомендациями будет скоро доступна на сайте ca-mediastors.net.

Международное информационное агентство «Фергана»

Фото с веб-сайта Vmeste-rf.Tv

До начала 1990-х годов картина мусульманской жизни московского общества была единообразной: абсолютное большинство мусульман столицы составляли татары. Московские мечети были построены на деньги татарских благотворителей. Ко всему, что было связано с исламом в Москве, добавляли определение «татарский». В народе так и закрепилось – татарская мечеть, татарское кладбище. Стихийно начавшиеся после развала СССР миграционные процессы существенно трансформировали эту ситуацию. В первую очередь, изменился этнический состав прихожан мечетей. Сегодня татары составляют порядка 10% практикующих мусульман города, остальную часть – выходцы из Центральной Азии и с Северного Кавказа. Эксперты характеризуют отношения между ними внутри религиозного поля как весьма непростые – иногда осторожные, а подчас напряженные.

Проблемы взаимодействия так называемых старых и новых мусульман в российском социуме впервые стали темой отдельного исследования, проведенного Институтом истории им. Ш.Марджани Академии наук Республики Татарстан в 2014 году в рамках проекта «Татары в регионах Российской Федерации: религиозное возрождение и проблемы идентичности. Этносоциологическое исследование современной ситуации». Исследование включало в себя глубинные интервью с имамами, прихожанами мечетей и общественными активистами в Москве и Подмосковье. Полученные экспертами результаты отражают противоречивые настроения и знаковые тенденции в исламском мире российской столицы, связанные с массовой трудовой миграцией как из стран ближнего зарубежья, так и из южных мусульманских регионов России. Об этих тенденциях, особенностях взаимоотношений старых и новых мусульман и вытекающих из них болевых моментах рассказали в интервью «Фергане» авторы исследования – преподаватель исторического факультета МГУ Дмитрий Опарин и историк Марат Сафаров.

- Большинство прихожан московских мечетей сегодня составляют трудовые мигранты. Вы их называете новыми мусульманами. Такое деление – на новых и старых – связано с определенными противоречиями в их взаимоотношениях?

Д.Опарин: Прежде всего, отмечу, что новые и старые – это исключительно временные категории, ни в коем случае не качественные и не оценочные. Да, под новым мусульманами подразумеваются выходцы из Центральной Азии и Кавказа, прибывшие в столицу в результате трудовой миграции. Они сегодня составляют около 90% прихожан мечетей. Отношения между ними и коренными москвичами-татарами неоднозначные, сложные, динамичные. Они не сводятся только к раздражению или неприятию, но и эти чувства присутствуют. Нужно отметить, что власть и наднациональное принимающее общество воспринимает татар как коренных москвичей. Здесь присутствует дискриминационный подход – когда татары в мусульманском пространстве выделяются и властью, и обществом как свои. Один из имамов московской мечети сказал мне: да, мы представители ислама в Москве, потому что чиновникам легче общаться с нами, чем с другими этническими группами. Хотя эти группы куда более многочисленны, чем татары. Поэтому власть в мечетях они сохранили – везде имам-хатибами (имам-хатиб возглавляет совместную молитву и проводит пятничную проповедь - ред.) являются татары.

Дмитрий Опарин. Фото © «Фергана»

- Коренные жители – хозяева, мигранты – гости, чаще нежелательные или незваные, – распространенный дискурс в риторике чиновников и СМИ…

Д.Опарин: Татары иногда называют мигрантов пренебрежительно «каралар», что означает «черный». Несмотря на то, что они знают, что «все мусульмане – братья», что их объединяет одна религия, раздражение присутствует. С чем оно связано? Представьте: человек, который регулярно ходил в мечеть, ему здесь было комфортно – он мог спокойно сесть в первый ряд, всегда найти себе удобное место, сейчас такой возможности не имеет. То есть раздражение связано с проблемой перенаселенности мечетей. Татары ассоциируют себя с коренным русифицированным большинством, урбанизированными городскими людьми. Они чувствуют не ксенофобскую неприязнь, а некие бытовые неудобства. В интервью часто звучало, что хотелось бы, чтобы мечеть стала снова татарской.

Марат Арсланов, ректор Московского исламского колледжа: «Почему мигранты раздражают? Потому что их много, потому что они не всегда, может быть, уважительно относятся к культуре местных народов: они ее не знают, либо не хотят знать. Даже от татарина слышал: мол, вот, на работу спешил, а тут они на пятничную молитву собрались, мешали проехать…» (Из глубинного интервью, взятого в рамках исследования)

М.Сафаров: Татары до последнего времени составляли основу мусульманской жизни общества. Представители других наций, исповедующих ислам и проживавших или приезжавших в Москву, растворялись в этой среде. Но сегодня той картины, которую мы видим на старых фотографиях, где пространство вокруг Московской соборной мечети в Выползовом переулке заполнено рядами молящихся татар, уже нет. На их местах стоят мигранты. Действительно, раздражение связано, в основном, из-за потери татарами комфортного молитвенного пространства. Но ксенофобского деления по этническому признаку нет. То есть в этом не узбеки виноваты или чеченцы, а виновато мигрантское сообщество в целом. Межэтнических конфликтов или враждебной многоголосицы внутри мусульманской уммы Москвы, к счастью, пока мы не видим. И с мигрантской стороны каких-то ксенофобских проявлений по отношению к татарам мы не наблюдаем. Эта напряженная обстановка, которая сложилась, пока не усугубляется.

Марат Сафаров. Фото © «Фергана»

- Но все же есть недовольство, есть напряженность. И это не может оставаться незамеченным…

М.Сафаров: Да, напряженность сохраняется как из-за бытовых моментов, так из-за ментальных. Если будет элементарно больше пространства для молитвы, то уже напряженность снизится. Даже временный молитвенный зал, который сейчас действует, - шире, чем Соборная мечеть, и уже нет давки. Ментальный же аспект часто преувеличивают обе стороны.

Д.Опарин: Такой пример. В исторической мечети на Большой Татарской улице по средам и воскресеньям проводится Зикр (многократное произнесение вслух имени Аллаха – ред). В нем, в основном, участвуют чеченцы, ингуши и таджики, а также русские неофиты (новообращенные в религию – ред.). И прихожане, как и администрация мечети, которую составляют татары, выражают определенное недовольство по поводу Зикра как чего-то чуждого, привнесенного, громкого, от которого, как они говорили, мечеть сотрясается. Татары говорят: да, мигранты религиозны, но не более верующие, чем мы. И эта, по их мнению, «декоративная» религиозность воспринимается многими татарами с раздражением либо с сомнением.

Молитва мусульман на праздник Курбан-байрам возле соборной мечети Москвы Фото © Islam.Ru

Прихожанин мечети на Поклонной горе, Москва, 19 лет: «Они [«новые прихожане»] более механически следуют всем предписаниям, не задумываясь об их смысле. Только потому, что так надо. Бороды отращивают, брюки заворачивают, потому что якобы нельзя молиться, когда брюки ниже щиколотки… Бывают и конфликты, к сожалению. Средняя Азия в этом не участвует. Чаще всего Северный Кавказ. Подходит один к другому и делает непринципиальное замечание, которое вызвано не верой, а призмой радикальности. Другой начинает огрызаться: «Ты кто такой, чтобы мне говорить это?» Когда молишься, бывает, что рубашка вылезла. И ко мне подходят и в агрессивной форме отчитывают меня. Если вылезла рубашка, ты должен переделать намаз. Можно сделать замечание, но оно должно быть добрым и с позиции благого намерения». (Из глубинного интервью, взятого в рамках исследования)

М.Сафаров: Еще одна болезненная тема для татар – изменение языка проповеди. Татарский язык в мечетях был доминирующий. А сегодня большую часть прихожан татары уже не составляют, и каноническая часть проповеди читается на арабском, немного на татарском и основная часть – на русском языке. Теоретически с мусульманами из Средней Азии татары должны более хорошо интегрироваться, хотя бы потому, что есть феномен присутствия татарской цивилизации в Узбекистане, в других странах Центральной Азии, и татарские общины там прекрасно себя чувствовали. Тюркоязычное родство, ханафитское родство. Но на практике этого не происходит. Во многом из-за того, что татары в Москве себя осознают, как урбанизированное большинство. И все их поведенческие модели почти такие же, как у русского населения. И мигрантов они воспринимают в соотношении «свой – чужой». Поэтому говорить об интеграции и взаимопонимании не приходится. Интересный момент: если у татар Москвы утрачена историческая память о Средней Азии, то в Средней Азии память о татарских просветителях, о джадидах сохранилась. И в личных беседах с выходцами из Центральной Азии всегда чувствуется тепло и интерес к татарской нации, потому что все помнят великих деятелей культуры и искусства из числа этнических татар, которые посвятили свою жизнь, например, узбекской культуре. Все помнят, например, известную узбекскую актрису, татарку Зайнаб Садриеву, которая всю свою жизнь играла в театре имени Хамзы и для которой узбекский язык был родным. Таких примеров много. И для многих выходцев из Узбекистана татарское кажется теплым и родным.

Марат Арсланов, ректор Московского исламского колледжа: «Раньше, когда возрождение начиналось, и пришедшие в мечеть – это на 95% татары, смысла читать на русском не было. Потом постепенно процент татар уменьшался, и появилась необходимость читать на двух языках. Сейчас, когда татары растворились в других национальностях, необходимость произносить проповедь на татарском отпала. Меня как татарина, может быть, это и не устраивает. Хочется, чтобы пусть даже небольшое количество татар, пришедших в мечеть, слушали проповедь на татарском». (Из глубинного интервью, взятого в рамках исследования)

Молитва мусульман на праздник Курбан-байрам возле соборной мечети Москвы Фото © Smi-antiterror.ru/

- Наверняка в практике духовных лиц, кроме языка проповеди, произошли еще какие-то изменения в связи с увеличением числа прихожан-мигрантов?

М.Сафаров: Вообще татары по-другому воспринимают ислам и свои религиозные практики. Имам воспринимается ими как официальная фигура на минбаре (кафедра или трибуна в соборной мечети, откуда имам читает пятничную проповедь - ред.), к которому приходят, в основном, только по праздникам или чтобы прочитать молитву за упокой. В Центральной Азии авторитет имама гораздо выше. Для мигрантов имам – это близкий человек, к которому можно прийти по любому поводу. И татарские имамы это понимают, потому что, когда они выходят на минбар, они видят лица новых мусульман. И это их прихожане, с которыми они должны работать. Религиозные деятели вынуждены адаптироваться к новым условиям, иначе они потеряют контроль над своими общинами. Особенно в Подмосковье, где меньшие сообщества, теснее личностные отношения между имамом и прихожанами. Там священнослужители выполняют функции, привычные для мусульман Центральной Азии. Там имам действительно – советник, наставник.

Имам, Балашиха, 34 года: «Со всеми вопросами приходят - и никах прочитать, и имянаречение сделать, и похоронить. Часто приходят женщины - жалуются на своих мужей. В основном узбеки, таджики… Татары, в основном, просят почитать за упокой души их покойных родственников. У татар имам не обладает таким авторитетом, как у узбеков, таджиков, которые приходят к имаму по любому вопросу. Узбеки, таджики и дагестанцы приходят в мечеть, если у них семейная проблема, и просят, чтобы я эту проблему разрешил. Религия играет в их жизни бОльшую роль. Они недавно оторвались от традиционного религиозного общества. Татары, живущие в Москве, более урбанизированы, менее традиционны». (Из глубинного интервью, взятого в рамках исследования)

Д.Опарин: В каждом городе Подмосковья есть молитвенный дом. Это неофициальные заведения, где имамами являются сами мигранты. Для большинства мигрантов мечеть является социальным институтом, куда можно обратиться по любым вопросам: от аренды квартиры до советов по оказанию медицинской помощи.

- А если рассматривать обратный процесс: как влияет религиозная среда в России на новых мусульман, какие-то трансформации в их поведении происходят?

М.Сафаров: Конечно. В Москве нет той халяльной инфраструктуры, которая существует в странах Центральной Азии, где вся пища, которую человек употребляет, каноническая (халяль - дозволенное и одобренное шариатом (сводом исламских правил), в том числе продукты и способ их приготовления, - ред.). В Москве, конечно, у трудового мигранта возникает вопрос: каким образом соблюдать халяль? Трудовые мигранты, безусловно, стоят перед вопросом совершения пятикратного намаза, и для многих из них возврат к намазу даже в условиях Москвы есть некая манифестация религиозности: хотя Узбекистан или Таджикистан – государства светские, соблюдать религиозную практику там проще, чем здесь. И многие мигранты говорят: «я здесь намаз не соблюдаю, но когда я приеду в Самарканд, я буду опять читать намаз».

Ураза-байрам 2011 в Москве. Соборная мечеть. Видео Ильи Варламова

- Сегодня часто в СМИ пишут о том, что мигранты из Азии «исламизируют» российское общество, импортируют в Россию радикальные религиозные взгляды. Согласны ли Вы с таким утверждением, были ли высказаны какие-то опасения по этому поводу со стороны представителей официального духовенства и других опрошенных?

М.Сафаров: Хотя мы и не занимались специально вопросом распространения радикальных взглядов среди мигрантов, можно заметить, что особой социально активной религиозности среди мигрантов не наблюдается. Скорее, они пытаются воспроизводить модель религиозного образа жизни, принятого на родине. Но не всегда это им удается – мегаполис многое корректирует. Взять хотя бы те же высказывания мигрантов из Узбекистана о том, что здесь они могут не соблюдать намаз, а дома обязаны.

Д.Опарин: Сейчас в Москве ислам ассоциируется с мигрантами. Раньше такого не было. В предыдущие годы у властей города были планы по строительству других мечетей. Но ничего подобного так и не произошло и, похоже, не ожидается.

- Очевидно, что результаты вашего исследования наталкивают на определенные выводы. Какие рекомендации Вы можете дать для оптимизации взаимоотношений в мусульманской общине российской столицы, да и страны в целом?

М.Сафаров: Наш проект является сугубо научным и не ставит перед собой каких-то прикладных целей, но делает акцент на предположении, что ученые, политики, религиозные деятели, общественность сделают для себя из таких научных проектов какие-то выводы. Безусловно, один из выводов напрашивается сам: работой с мигрантами религиозным деятелям нужно заниматься концептуально, а не ситуативно, как это сейчас происходит. То есть миграционная политика в этой сфере должна быть не декларативной или сиюминутной, а последовательной. Религиозные организации могли бы стать хорошим помощником государству в решении вопросов адаптации и интеграции трудовых мигрантов. В среднесрочной перспективе мы от мигрантской темы никуда не уйдем. Экономические проблемы в целом не повлияют на поток мигрантов – может, будет небольшой спад, но потом опять начнется подъем. Все мы – и московские мусульмане, и вообще общество – будем вынуждены жить с мигрантами. Мечеть глубже других общественных институтов погружена в эту тему, и любой имам, который ежедневно общается с узбеками и киргизами в течение многих лет, – лучший эксперт, чем любой другой. Он знает положение дел изнутри. И хорошо было бы, если бы он не делил прихожан на «своих-чужих», а считал, что это наш брат, который оказался в трудной жизненной ситуации не по своему желанию, и его нужно адаптировать именно в социокультурном плане. Московские официальные религиозные структуры являются отчасти и политическими институтами, но при существующих у них ресурсах никакой конкретной политики в этом направлении не проводится. Хотя, если взять Москву, то имамы и сам муфтий шейх Равиль Гайнутдин часто выступают от имени мигрантов, защищают их интересы, когда возникают какие-то бытовые конфликты, антимигрантские настроения. То есть мусульманская община понимает свою ответственность за тех новых мусульман, которые к ней пришли и вошли в молитвенное пространство. Мечеть для мигранта часто играет роль последней инстанции, где он может найти помощь по любым жизненным вопросам, так как зачастую защитить его интересы больше некому, потому что госорганы, диппредставительства не всегда активны в этом вопросе.

Справка «Ферганы»: В Москве действуют четыре мечети: Московская Соборная мечеть в Выползовом переулке, Историческая мечеть на Большой Татарской улице, Мемориальная мечеть на Поклонной горе, мечеть «Ярдям» в районе Отрадное. По данным переписи 2010 года, в столице РФ проживает 360 тыс. мусульман, из них около 150 тыс. составляют татары.

Нигора Бухари-заде, специально для «Ферганы»

Международное информационное агентство «Фергана»

«Фергана» продолжает цикл публикаций, посвященных проблеме так называемого «Исламского государства», возникшего на Ближнем Востоке. Казалось бы, как далеко географически расположен этот регион от России и от Центральной Азии. Однако в рядах ИГИЛа воюют сотни и тысячи радикалов - граждан России, Узбекистана, Кыргызстана, Казахстана, поэтому эта война озаботила и российских политиков, не упускающих случая высказать свое мнение.

Эксперты, выступавшие 22 января на круглом столе «Борьба с «Исламским государством»: почему нет результата?», состоявшемся в Международном пресс-центре РИА «Новости» в Москве, на удивление, выступили почти «единым фронтом»: в их мнениях почти не было конфронтации. Однако, к концу мероприятия они всё-таки не выдержали и высказали-таки то, что они думают друг о друге. Однако, обо всём по порядку…

«Пчёлы против мёда»

Президент Института религии и политики, член Совета по взаимодействию с религиозными объединениями при президенте РФ Александр Игнатенко с самого начала заявил, что «результатов в борьбе против так называемого «Исламского государства» ИГИЛ нет, прежде всего, потому, что антиигиловская коалиция не состоятельна потому, что она не состоялась. Её де-факто, не существует». По его словам, несмотря на заявления США о том, что в коалицию входят 41 государство, в том числе, страны Ближнего Востока, на состоявшейся 22 января в Лондоне встрече министров иностранных дел стран-участниц коалиции по борьбе с террористической организацией «Исламское государство» присутствовали представители менее половины из этого числа заявленных стран. При этом во встрече принимали участие такие государства, как, например, Катар, Иордания или Турция, которые, по словам эксперта, не только заинтересованы в существовании ИГИЛ, но и были непрямую причастны к созданию этого движения. Фактически, по мнению эксперта, в борьбе с ИГИЛ не заинтересовано большинство стран, которые входят в коалицию против новоявленного государства: «Ситуацию можно характеризовать, как пчёлы против мёда», - сказал он.

Один против семидесяти

Опоздавший на пресс-конференцию «из-за пробок на дорогах» директор Центра изучения стран Ближнего Востока и Центральной Азии Семён Багдасаров «с ходу» включился в разговор и охарактеризовал военный потенциал ИГИЛ, попутно подвергнув критике утверждения на этот счёт американских экспертов.

«Как только летом прошлого года ИГИЛ заняло значительную территорию северного Ирака, перебросив свои силы с территории Сирии, и в том числе взяв под контроль второй по величине город Ирака Мосул, то встал вопрос об оценке сил ИГИЛ, - рассказал Багдасаров, - По моим оценкам (я всегда ссылался на ливанские и сирийские источники), на то время в ИГ было 80 тыс. чел., но американцы называли цифру в 31 тыс., из которых одна треть находится в Ираке».

Далее он отметил, что в таком случае складывалась интересная картина, когда 10-11 тыс. человек противостояли противнику численностью в 700 тыс. человек (иракская армия имела 400 тыс. человек, силы национальной безопасности и шиитская милиция – около 100 тыс. и курдские формирования - 150-200 тыс. человек).

«Получается соотношение «один к семидесяти». И, несмотря на это, они умудрились провести ряд успешных наступательных операций», - говорит эксперт.

Вместе с тем Багдасаров объясняет это особой тактикой ИГИЛ. По его словам, «Исламское государство» создало в Мосуле свои ячейки, подкупило большое количество офицеров в городе и только после этого перешло в наступление.

Эксперт полагает, что то количество добровольцев из других стран, в том числе Европы и СНГ, которое сейчас наблюдается среди боевиков ИГИЛ, будет сокращаться. Эта организация намеренно будет от них избавляться, чтобы перевести свою армию на мобилизационную основу, чтобы устранить элементы анархии, присутствующих в любых добровольческих движениях.

Однако с этим не согласился президент Академии геополитических проблем Константин Сивков, который считает, что в ИГИЛ не будет регулярных дивизий, а их боевые действия будут осуществляться малыми отрядами партизанскими и полупартизанскими действиями.

В целом же Сивков согласился с тем, что в существовании ИГИЛ заинтересованы монархии Персидского залива, и с тем, что Соединенные Штаты Америки ведут по этому поводу свою обычную политику двойных стандартов.

Планы: окунуть сапоги в Средиземноморье

Эксперты сошлись также на том, что проблемы с ИГИЛ не закончатся ещё долго. Во-первых, это невыгодно многим странам, входящим в антиигиловскую коалицию. Например, та же Турция, по данным Багдасарова, активно помогает ИГ, и об этом все знают. Турции эта организация нужна, как сила против курдов, живущих в этой стране и как источник дешёвой контрабандной нефти. Во-вторых, моральный дух и идеология бойцов «Исламского государства» намного мощнее, чем у их противников. В этом случае для противодействия ИГИЛ, как считает Сивков, необходимо создать, «в первую очередь, идеологически мотивированные, хорошо подготовленные формирования. Это могут быть и курдские формирования, это могут быть добровольцы из Ирана, это могут быть бойцы Хамас, это, естественно, могут быть сирийские регулярные войска, но в пределах своей территории. Комплекс этих действий может решить вопрос противостояния ИГИЛ».

Сивков уверен, что наступательный потенциал ИГИЛ не исчерпан. Просто сейчас им надо контролировать обширные захваченные территории и готовиться к новому прорыву. А Багдасаров добавляет, что прорываться им есть куда – это Иордания и Ливан. Основная задача ИГИЛ сейчас – пробиться к Средиземному морю и взять Багдад.

«До социализма в Европе далековато, а вот до фашизма – рядышком»

Надо отметить, что во время мероприятия все эксперты нередко отходили от главной темы и чем дальше, тем больше. Так, Сивков, говоря о роли США в конфликте, заявил, что американская геополитика на Ближнем Востоке в настоящее время демонстрирует свою несостоятельность.

«Цели американской геополитики по переформатированию Ближнего Востока не достигнуты. Но они постараются использовать сложившую ситуацию в свою пользу, - говорит президент Академии геополитических проблем. - Не надо забывать, что американцы сами год назад вооружали и финансировали эти самые исламские движения, когда они планировали и содействовали свержению законного правительства в Сирии. К чему это приведёт? Естественно, начнётся фашизация Европы».

Действия ИГИЛ, считает эксперт, в том числе, в странах Европы, продемонстрируют полный провал политики мультикультурализма и вообще идеи либерализма. А на смену идеям либерализма может придти либо социализм, либо фашизм. «До социализма в Европе далековато, а вот до фашизма – рядышком» - считает Сивков

Развивая эту тему, эксперт предрёк, что фашизация Европы в условиях кризиса может произойти довольно быстро. Но не только фашизация.

«В той же самой Европе – в Греции, Италии – могут перехватить инициативу радикальные социалистические, коммунистические силы. Ну и националистические движения, которые в той же самой Франции начинают набирать очки, - откровенничает эксперт. - Это тоже не чистые фашисты по образцу 30-х годов, а скорее националисты, ориентированные на национальную идентичность. С Мари Ле Пен надо взаимодействовать, но при этом чётко различать, что есть патриоты своей страны, а есть нацисты. Если в каких-то документах сказано, что «мы богоизбранная нация, наша нация является высшей, наша нация имеет право руководить всем», значит это нацисты. Если этого нет, то это нормальные патриоты, с которыми можно и нужно взаимодействовать».

Вместе с тем, Сивков полагает, что России это не грозит, так как она уже «переболела этим в 90-х годах» прошлого столетия. У РФ, говорит Сивков, есть другая проблема – очень серьёзное либеральное лобби, которое пытается развернуть страну на курс ельцинского типа, чтобы она была жестко подконтрольна Западу и действовала по его указке. Эксперт уверен, что именно либералы - главные враги государственников во главе с Владимиром Путиным, который, по его словам, сегодня на Западе воспринимается, как «хранитель традиционных ценностей». А сама Россия - как «спаситель мира».

Болезнь дыхательных путей

Александр Игнатенко, вняв призыву вернуться к теме, ещё раз попытался объяснить, кто именно виноват в кризисе на Ближнем Востоке.

Эксперт отметил, что «судя по сединам» игиловцев, многие из присутствующих являются «ветеранами холодной войны», в которой у СССР, как противника США, многое получалось, но которую Советский Союз проиграл («почему – это другой большой вопрос»).

«И сейчас на авансцену мировой политики пытаются выйти, и им это частично удаётся, те государства, которые не обладают достаточным военно-политическим, экономическим, культурным и идеологическим потенциалом, - продолжил Игнатенко. - Но они претендуют на то, чтобы быть не региональными, а мировыми державами. И среди этих держав такие страны, как Саудовская Аравия, Иран, Турция и, вы будете смеяться, Катар, государство, о существовании которого мало кто знает. Вы спросите на улице, что такое «Катар». Скажут: «болезнь верхних дыхательных путей». И когда мы говорим о ситуации с ИГИЛ и ситуации на Ближнем Востоке, да конечно игнорировать такой серьёзный фактор, как США мы не можем. Но те процессы, которые происходят на Ближнем Востоке, в значительной степени обусловлены действиями вот тех государств, которые мы перечислили».

Государство Катар никак не давало покоя члену Совета по взаимодействию с религиозными объединениями при президенте России. В конечном итоге он произнес буквально следующее: «Если говорить прямо, то для того, чтобы решить очень многие проблемы, надо вообще-то говоря, разобраться с Катаром».

Его полностью поддержал президент Академии геополитических проблем Константин Сивков, напомнивший, что «с Катаром, конечно, разобраться просто. По зоне поражения это всего лишь один заряд мегатонного класса». С чем Игнатенко, в общем-то, согласился.

Ирак нам друг, но большевик дороже

После таких милитаристских фантазий эксперты перешли к мерам, которыми можно было бы серьезно воздействовать на «Исламское государство». Директор Центра изучения стран Ближнего Востока и Центральной Азии Семён Багдасаров предположил, что надо использовать иракских офицеров, которых много в рядах ИГИЛ, и которые в своё время учились в военных училищах СССР или стран Варшавского договора. По его мнению, они подорвут «Исламское государство» изнутри и будут проводить политику, которая выгодна России. Но после этого Багдасаров опрометчиво упомянул большевиков, уничтоживших очень много людей и офицеров во время гражданской войны в России: «Большевики уничтожили столько людей, что ИГИЛ и близко не снилось. Тысячами и тысячами топили русских офицеров, зверства были страшные, которых мир вообще не знал».

Это сравнение не понравилось Александру Игнатенко. Услышав о большевиках, он попытался прервать своего коллегу, в результате чего произошёл следующий, если его можно так назвать, «диалог».

Игнатенко: - Я хочу перебить.

Багдасаров: - Не надо меня перебивать. Ваш антиисламизм я знаю. Мы обсуждаем вопрос, который мне задали. А вы сидите и слушайте, что вам говорят. Будет он меня ещё перебивать!

Игнатенко: - Я протестую.

Багдасаров: - Вот протестуйте и уходите отсюда. Вы перебиваете Сивкова, меня. Большевики были убийцы. Сейчас идёт процесс в «Исламском государстве», это человеконенавистническая организация, я не собираюсь выступать адвокатом движения Талибан или ИГИЛ. Надо реально смотреть на вещи. А люди, которые живого моджахеда в глаза не видели, у них антиисламизм прёт там, где не надо, вот они у нас и дают оценку. Вот такую своеобразную: что надо делать. Вот такие эксперты у нас тоже есть. Вы спросите его, он живого моджахеда видел в жизни? Да нет, никогда. Мы должны работать с людьми, с теми, кто когда-то учился у нас. Мы же не делаем это. Мы хотим свергнуть «Исламское государство»? Чем его свергнуть? Это можно сделать только изнутри. Найти там людей, которые ненавидят исламистское составляющее, и которые могут совершить переворот!

Во время этого монолога Игнатенко встал, плюнул себе под ноги и покинул зал.

На этом, собственно, мероприятие и завершилось.

А из видеозаписи, размещенной на сайте РИА «Новости», последнюю сцену почему-то изъяли.

Записал Дмитрий Аляев

Международное информационное агентство «Фергана»