Служба Рассылок Городского Кота

Русский Журнал. Круг чтения
http://russ.ru/krug
----------------------------------------------------------------------------
Все дискуссии "Круга чтения" http://russ.ru/forums/msg/936/936.html
Список рубрик РЖ http://russ.ru/journal/archives
Поиск по РЖ http://russ.ru/search
----------------------------------------------------------------------------
Книга на завтра
http://russ.ru/krug/kniga/current.htm

Александр Уланов

Пустота и свобода

Михаил Эпштейн. Постмодернизм в России. - М.: Издательство Р.Элинина, 2000.

Сейчас о постмодернизме только очень ленивый не пишет. А Михаил Эпштейн начал говорить
о нем одним из первых в России и уже десять лет на него из США смотрит. И обнаруживает
такое, что при первом взгляде на новую игрушку как-то ускользало.

Например, странные сближения постмодернизма и коммунизма. Оба ставят под вопрос истину,
индивидуальность, авторство, историю, свободу воли. Рассматривают личность только
как представителя определенной группы или меньшинства. "Любой дискурс, даже чисто
научный, художественный или философский, трактуется как дискурс о власти". Общая
неприязнь к стилевому эксперименту, элитарности, усложненности. Не соцреалист какой-нибудь,
а современный американский писатель Том Вулф жалеет, что ничто из сделанного великими
писателями-модернистами "не указывало на их классовое или национальное происхождение",
и призывает создавать "батальоны, бригады" писателей, таких, как Золя, и бросать
их на изучение американской действительности. Общее стремление снять оппозицию массового
и элитарного, использование клише вместо усложненных языков литературы, живописи,
музыки модернизма. Коммунизм вылился в торжество идей, настаивающих на том, что только
они и являются единственной реальностью, - в массовое !
производство симулякров. Коммунистическая идеология стала предельно эклектичной и
приспособленной к требованиям момента: то она обвиняет патриотов в национализме,
то интернационалистов - в космополитизме, сохранив в качестве догм лишь вольно толкуемые
оксюмороны вроде "революционной законности". Эклектичен и соцреализм, который в идеологических
целях использовал весь жанровый спектр мирового искусства - эзоповской басни до футуристического
плаката. Цитата - непременная принадлежность любого советского текста. А постмодернизм
также настаивает на своем доминировании в культуре...

Эпштейн, конечно, не расставляет знаков равенства: "коммунистической эстетике недостает
игровой беспечности и иронического самосознания зрелого постмодернизма". И все же:
коммунизм был утопией, устремленной в будущее, а постмодернизм претендует быть вечным
настоящим - аналогом застоя, на протяжении которого в СССР накопилось более чем достаточно
иронии и беспечности.

По логике Эпштейна, постмодернизм - скорее не отрицание модернизма, а доведение до
предела / абсурда его идей. Сведение текста к чистой форме, всевластие критики -
не постмодернистские достижения. И личность называл пустотой и "дырой в причинности"
вполне модернистский философ-экзистенциалист Сартр. Модернистские революции порождали
симулякры, семантическую пустоту. Например, революция сексуальная: там, где инстинкт
"якобы пришел к господству, он всегда господствовал и раньше, - в реальных сексуальных
отношениях, в интимной жизни людей. В действительности сексуальная революция была
революцией сознания, которое научилось производить правдоподобные симуляции "чистой"
сексуальности - тем более "экстатические", чем более абстрактные и рассудочные. Результатом
сексуальной революции стало не столько торжество "природного" секса, сколько торжество
ментальности над сексом, который стал зрелищем и товаром".

Другая не слишком приятная предпосылка постмодернизма - информационная травма. Человек
не способен переработать обрушивающуюся на него информацию и скользит по поверхности,
потому что на путь вглубь нет ни сил, ни времени. Причем "травма выбрасывает нас
на уровень внешних раздражений, где мы испытываем опьянение пестротой и разнообразием,
праздник нескончаемых различий. Да и сама травма действует как анестезия: лишь в
первый момент она причиняет боль, а затем притупляет саму способность восприятия
боли, парализует нервные окончания". А не успевающий за информацией общественно опасен.
"Собственно, большевизм и фашизм - это восстание выкидышей прогресса против его сложностей
и заморочек... Непонимание - страшнее недоедания, потому что голодному можно дать
хлеба, а непонимающему нельзя дать идеи - он их не может потребить". Интернет только
способствует бесконтрольному разрастанию информации, превращаясь в свалку данных,
создаваемых кем попало по всякому поводу. Уже легче провести!
 новый эксперимент, чем найти данные о ранее проведенных. Оказывается, что "создать
нечто из ничего легче, чем найти нечто среди всего".

Постмодернизм успел в полной мере обнаружить свои крайности и свою абсурдность. "Конечно,
в красном сигнале светофора можно прочитать следы прочих сигналов - зеленого и желтого
(поскольку они соотнесены в рамках одной знаковой системы). Но если не прочитать
в нем означаемого, т.е. мчащейся наперерез машины, то итогом такого деконструктивного
подхода может быть гибель самого деконструктивиста". Эпштейн предлагает различать
постмодерность - большую, как Новое время, эпоху, которая только начинается, и постмодернизм
- небольшой, подобно модернизму, и во многом завершенный период. "Мы склонны распространять
узкие, преходящие особенности постмодернизма, такие, как поэтика цитатности и пародийности,
на новейшую эпоху постмодерности в целом, хотя они знаменуют лишь ее самые ранние,
незрелые свойства".

И Эпштейн стремится заглянуть дальше, в постмодерность. Он напоминает о том, что
первоначально Лиотар рассматривал постмодернизм "как возвращение к истокам модернизма,
к игре чистого эксперимента, который предшествовал утопической и тоталитарной серьезности".
Будущее - не "пост-", а "прото-", обещание, ожидание без предопределения, протеизм
возможностей. Соответственно выбраны темы персональных эссе книги: Терц-Синявский,
Вен.Ерофеев, Александр Генис. Важна мера - и Эпштейн говорит о деликатности и всегда
запахнутом вороте рубашки Ерофеева, его равноудаленности "от упоенья высями и безднами",
"от писателей-праведников и певцов-буянов", от спесивой гордыни трезвости и наглой
гордыни пьянства. Важна легкость - и в текстах Гениса приветствуется "веселье без
истерики и надрыва, которое не готовит себя к последним решениям... не противопоставляет
себя ни метафизике или религии, ни, наоборот, пошлости и скуке массового общества,
а отовсюду извлекает здоровый жизненный вкус, волю не !
к концу, а к продолжению". Причем веселье - "это совсем не стеб, размалывающий предмет
разговора в мелкую пыль суетливого равнодушия, беспрерывных приколов, хохм и подначек...
Веселость не должна быть самоцельной и изнуряющей, легко переходящей в скуку, но
поддерживает интерес к предмету как существенному - и все же не настолько важному,
чтобы объяснять собой все другие предметы".

"Столетию лень множить свои тускнеющие отражения в зеркалах все новых пародий...
Нарастает чувство какой-то новой серьезности, проверяющей себя на смех - и не смеющейся".
Эпштейн возвещает приход новой чувствительности, тонкой меланхолии, и хочет видеть
его в "критическом сентиментализме" Сергея Гандлевского, в потеплении концептуализма
у Тимура Кибирова. "Смелость постконцептуализма состоит именно в том, чтобы употреблять
самые штампованные слова в их прямом, но уже двоящемся смысле, как отжившие - и оживающие".
Но возникает предположение, что даже осознанная, смело произнесенная и согретая искренностью
банальность так и останется банальностью.

Все-таки Эпштейн ищет на старом месте, последняя его статья о современной литературе
датирована 1990 годом, нового поколения авторов он не знает, иначе обнаружил бы искомую
медитативность и меланхолию ну хотя бы у Андрея Левкина или Шамшада Абдуллаева. (Перепечатка
в сборнике статьи 1982 года о молодой поэзии - с цитатой из Евтушенко и неизбежными
уступками советской лексике - выглядит странно. Разве что Эпштейн сделал это для
демонстрации couleur temporale?)

Но важнее другое - открытость, игровое начало, взгляд вдаль. "Культуре снова позволено
все, на что накладывал запрет постмодернизм: новизна, история, метафизика и даже
утопия. Но они лишены... тоталитарных претензий... Автор не создает самую совершенную
метафизику и не требует ее полнейшего осуществления, а цитирует одну из многих своих
возможных метафизик, внутренне уже не совпадая с ней".

----------------------------------------------------------------------------
Дискуссии рубрики "Круг чтения":
Творчество Виктора Пелевина
Новые книги
Чей это портрет?
http://russ.ru/forums/msg/936/936.html

Книга на завтра http://russ.ru/krug/kniga/current.htm
Выбор Пушкина http://russ.ru/krug/vybor
Чтение без разбору http://russ.ru/krug/razbor
Новости электронных библиотек http://russ.ru/biblio

Авторы Русского Журнала. Досье http://russ.ru/journal/dosie

Гуманитарные ресурсы России http://russ.ru/info

----------------------------------------------------------------------------
Вы можете написать отзыв на каждую публикацию РЖ на сервере http://russ.ru или высказать
свое мнение о журнале в целом в "Книге отзывов" http://russ.ru/forums/msg/945/945.html
----------------------------------------------------------------------------
(с) Русский Журнал. Перепечатка только по согласованию с редакцией.
Подписывайтесь на регулярное получение материалов
Русского Журнала по e-mail: http://russ.ru/subscribe/
Russian Journal   mailto:russ@russ.ru    http://russ.ru/