Мусульмане России и стран Центральной Азии начинают свой главный пост в ночь на 28 июня, когда наступает священный девятый месяц мусульманского календаря - Рамадан (Рамазан).

В течение 30 дней мусульманам предписывается держать строгий пост. Им запрещается есть, пить, курить, вступать в половые отношения в светлое время суток. С наступлением темноты все ограничения снимаются.

Отметим, что в дни Рамадана многие постящиеся желают принимать пищу коллективно, организуя ужины-ифтары – в домашних условиях или в ресторанах и кафе. Однако последние годы в Узбекистане существует негласный запрет на коллективные ифтары.

Ифтар в ташкентской семье. Фото с сайта «Озоди»

От поста освобождаются маленькие дети, престарелые люди, больные, беременные женщины, воины на поле брани, путешественники.

По преданию, именно в Рамадан Всевышний ниспослал пророку Мухаммеду первые аяты первой суры (главы Корана. - прим. ред.). Согласно изречениям пророка Мухаммада, Аллах увеличивает значимость совершенных в Рамадан благих дел в 70 раз, а шайтана в этом месяце заковывают цепи, поэтому совершать благодеяния мусульманам становится гораздо легче, нежели в другие месяцы. В Рамадан ведущие военные действия мусульмане должны заключать перемирие, люди обязаны простить друг другу обиды и внести обязательный фитр садака - пожертвование для нищих и обездоленных.

Размеры пожертвований устанавливают местные управления мусульман. К примеру, в Узбекистане, как пишет Фаришта.Uz, совет Управления мусульман установил размеры закята, фитр-садака и фидья-садака.

Закят - обязательный ежегодный налог для каждого мусульманина, он распределяется в пользу бедных, неимущих и нуждающихся людей. В этом году его размер должен составлять 170 тысяч сумов ($73,5 по официальному курсу). При определении суммы используют стоимость одного грамма золота.

Фитр-садака – это дарение нуждающимся своего имущества в праздничный день. Дары можно выдавать в виде пшеничного зерна, ячменя, фиников и изюма. При определении величины фитр-садака учитывается стоимость пшеницы. В этом году размер этого вида пожертвования составляет 2000 сумов ($0,86) – цена двух килограммов пшеницы.

Фидья-садака – вид милостыни, выплачиваемый за дни поста, пропущенные в священный месяц Рамадан, или от имени умерших, хронически больных людей, беременных и кормящих женщин. Выплачивать милостыню обязаны все совершеннолетние и здоровые мусульмане, кроме тех, кто находится в дороге или болен. Ее размер установлен в этом году на уровне 12 тысяч сумов ($5).

В Таджикистане - несколько иные условия и размеры. По словам главы Совета улемов Таджикистана Сайидмукаррама Абдулкодирзода, «закят обязаны давать те мусульмане, которые имеют лишние средства, — [его размер должен составлять] не менее двух тысяч долларов. Сумма милостыни с каждого человека составляет четыре сомони ($0,8, эта сумма равноценна одному килограмму пшеницы)», — цитирует Россия для всех.

В Кыргызстане размер милостыни в этом году составляет 32 сома ($0,62), ее можно отдавать в течение священного месяца любыми продуктами, которые употребляют люди: пшеницей, ячменем, виноградом, хурмой, передает 24.kg.

Месяц священного поста завершится праздником разговения - Ураза-байрам (Ид-аль Фитр, Орозо-айт, Ураза-хайит), который в этом году выпадает на 28 июля.

Международное информационное агентство «Фергана»

Фото «Ведомости»

Решение было принято 25 июня на совещании в Кабинете министров Узбекистана. В соответствии с правительственным постановлением, российский оператор создаст с узбекской стороной дочернее совместное предприятие, которое будет работать под брендом МТС, учредительные документы СП будут подписаны «в самые ближайшие дни».

Другие условия возвращения МТС на узбекский рынок не сообщаются. По данным газеты «Ведомости», пока не решено, на каких частотах будет работать «дочка» МТС. По словам одного из источников, для компании главное — сделать свое пребывание и пребывание своих сотрудников на территории Узбекистана «безопасным».

Напомним, в июне 2012 года власти Узбекистана обвинили узбекскую «дочку» МТС «Уздунробиту» в незаконной эксплуатации свыше 250 базовых станций, нецелевом использовании денежных средств, расхищении имущества, использовании противоправных схем по обналичиванию средств и уклонению от налогообложения, а также в отсутствии лицензий у региональных филиалов. В декабре 2013 года активы «Уздунробиты» были переданы на баланс национального оператора связи республики «Узбектелеком». Компания МТС обещала, что будет отстаивать свои права в отношении «Уздунробиты» и ее активов с целью полного возмещения всех убытков, понесенных в результате незаконной атаки на бизнес МТС в Узбекистане. По данным ФАС России, ущерб МТС составил не менее $2 млрд. Весной 2014 года в СИ появились сообщения о том, что холдинг МТС почти договорился с узбекскими властями о возвращении на местный рынок.

В настоящее время в Узбекистане действуют четыре оператора сотовой связи: Unitel («дочка» российского ОАО «Вымпелком»), Coscom («дочка» скандинавской TeliaSonera), СП Rubicon Wireless Communications (RWC, торговая марка Perfectum Mobile) и Uzbektelekom Mobile (филиал национального оператора связи «Узбектелеком»), пеерчисляет РИА Новости.

Международное информационное агентство «Фергана»

В только что завоеванный русскими Туркестан немецкого музыканта Августа Эйхгорна занесло желание подзаработать – в новом русском краю платили то, что сейчас можно назвать «южными надбавками».

И уроженец Саксонии, шесть лет отыгравший на скрипке в оркестре Большого театра в Москве и баловавшийся композицией, завербовался в капельмейстеры военного оркестра в Ташкенте. С 1870 по 1883 гг. он прожил в жарком, пыльном, глинобитном и неудобном для европейца краю – дирижировал хором и оркестром, сочинял, музицировал с русскими военными и чиновниками и не стеснялся подрабатывать настройкой пианино. И приобщался к богатой и разнообразной музыкальной культуре узбеков, сартов и киргиз-кайсаков.

Бережливый до скаредности, раболепный перед вышестоящими, щедрый на нелицеприятные оценки в отношении других музыкантов и не очень порядочный в отношениях со слабым полом – Эйхгорн вряд ли годился в газетные герои своего времени. Но именно ему довелось стать первым европейцем, описавшим – и даже немного записавшим – туркестанскую музыку в новых владениях российской короны.

Кроме того, Эйхгорн собрал две коллекции среднеазиатских музыкальных инструментов – первая, из пятнадцати экспонатов, не вернулась со Всемирной выставки в Вене, а вторая, из тридцати семи, сохранилась – и до сих пор служит подспорьем в восстановлении подробностей музыкальной жизни Средней Азии.

Описание коллекции, музыкальных экспедиций Эйхгорна и его дневники, переведенные с немецкого, представлены в книге Тамилы Махмудовны Джани-Заде «Музыкальная культура русского Туркестана», недавно изданной Фондом Марджани и Всероссийским музейным объединением музыкальной культуры им. М.И. Глинки.

В названии книги нет и намека на колонизаторское высокомерие – слово «русский» всего лишь описывает охват экспедиций Эйхгорна, которые не выходили за границы непосредственно царских владений и не затронули ни территорию Бухарского эмирата и Хивинского ханства, ни тогда еще независимые туркменские кочевья. Это ограничение совершенно не стесняет Джани-Заде, доцента московской Гнесинки, где она изучает музыку от Кореи и Ближнего Востока до Индии и Западной Европы.

Джани-Заде не только скрупулезно описывает жизнь Эйхгорна и окружавших его политиков, военных, ученых и местных жителей, живших в Туркестанском крае Российской империи. Ее исследование выходит далеко за рамки музыковедческого и подробно описывает культуру среднеазиатских кочевников и горожан, а также противостояние и постепенный синтез тюркских и иранских традиций.

Еще одно достоинство книги – иллюстрации. Это и фотографии или рисунки из коллекции Эйхгорна и его современников, заботливо собранные, отсканированные и восстановленные, и репродукции среднеазиатских и персидских миниатюр, на которых изображены описываемые инструменты, а также изображения этих инструментов на керамике и даже средневековых люстрах. К книге также приложен диск с записями казахских, киргизских и каракалпакских песен и дастанов, бухарско-еврейского чтения Торы, узбекских и таджикских макомов и азанов.

Но главная ценность книги: возможность погрузиться в ощущения и переживания европейца, гражданского лица, мало подготовленного к столкновению со среднеазиатскими реалиями. Вот как он, к примеру, характеризует трубный глас карная:

«Военная труба жителей Средней Азии (древнеегипетского происхождения). Настоящая библейская труба, изобретение которой приписывают Моисею, несмотря на то, что она гораздо раньше была известна в Египте. По выходе из Египта, Моисей пользовался ею как сигнальной трубой во время странствования по пустыне; с течением времени она вошла в употребление в храме и при торжественных случаях, во время военных походов и проч.»

Впервые Эйхгорн столкнулся с туркестанской музыкой на мусульманском празднике в Занги-Ате, пригороде Ташкента, куда были приглашены русские чины и сам губернатор Кауфман. Эйхгорн сразу же был озадачен структурной сложностью этой музыки и слаженностью ее исполнения:

«Музыканты сидели в два ряда, крест-накрест поджав под себя ноги. Около литавр имелись очаги с горячими углями, на которых во время исполнения подогревались ударные инструменты, очевидно, для сохранения нужного строя. Кругом сидели тысячи людей, все поджав под себя ноги – это был сопровождающий танцы хор. Он бил в ладони, давая этим ритм танцу то быстро, то медленно, переходя иногда по знаку танцоров в непонятный мне тактовый размер. Все исполнялось очень согласованно, с точностью хорошо разученной симфонии. Неожиданно обрываясь, один ритм переходил в другой, более быстрый; хор вовремя его подхватывал и точно бил в ладоши в новом темпе, ни одного удара не было сделано не в такт.

Как я ни старался всеми силами уяснить себе строение их ритма и такта, мне это не удавалось. Нашей современной европейской музыке такое строение совершенно не свойственно, то, что я слышал, мне казалось хаосом, но могущим быть введенным в рамки строгих правил и определенной системы. Я стоял перед загадкой, которая должна была иметь свое решение, а все же разгадать ее я не мог. Все музыкальное сопровождение этого «па де труа» состояло из ударов и скольжения пальцев по тамбурину; своеобразные же и равномерные удары в литавры, очевидно, определяли темп.

В гармонично звучащий аккорд ударных инструментов врывался скрипящий и скрежещущий звук гобоя, воспроизводящего невозможную мелодию, не укладывающуюся в определенные установленные правила. И, вдобавок к этому, все время раздавалось безостановочное хлопанье в ладоши. Изменения темпа во время танца то неожиданно принимали иногда дикий, буйный и бешеный характер, то вдруг становились меланхоличными, напоминающими сопровождение хороводной пляски».

А в описании азана он находит вполне себе романтически окрашенную эмоцию:

«Ежедневное приглашение правоверных к молитве (намазу), называемое «азан», записано мною в Джалалабаде после многократного его прослушивания во время возглашения с минарета мечети Хазрат Аюба (Святого Иова). Впервые я здесь услышал излюбленные в так называемой тюркской музыке увеличенные секунды (f – gis), которых, кроме этого места, я нигде в Туркестане не встречал. Последние фразы этого напева создавали возвышенную и поразительную картину бесконечности – вечного возврата восхода и захода солнца».

Полнейшей противоположностью религиозной музыки оказался институт танцующих мальчиков-бачей, отношение к которым местных мужчин можно сравнить с отношением современников Шекспира или средневековых японцев к театральным актерам – или даже к современным кино- и рок-звездам:

«Бача – мальчик-танцор, является центральной фигурой всех веселых сборищ. Он полон огня и своим выступлением наэлекризовывает слушателей и зрителей. Элегантный танцор, певец и импровизатор – он часто выступает переодетым в женское платье. Он – благоухающий цветок всех праздников в Средней Азии. Как муза, он олицетворяет собой природу и грацию женственности, ибо женщинам (за исключением «особых» девушек), по местным обычаям, запрещено принимать участие в вокальных и танцевальных представлениях, общественных увеселениях, семейных торжествах и т.д., называемых «тамаша» и «базм».

Эйхгорн (в дневнике своем свободно пишущий о связях с дамами легкого поведения и жалующийся на симптомы сифилиса) не дает моральных оценок, а прилежно пытается записать мелодии и оркестровки песенок бачей.

Эйхгорн не знал об арабских, иранских и тюркоязычных музыковедческих трактатах, в которых нотация производилась при помощи букв арабского алфавита. Но он быстро уяснил разницу между двумя магистральными традициями Средней Азии – народной музыкой тюрков и изощренной композиционной и импровизационной системой оседлых народов, которых он (как и все русские и европейские наблюдатели того времени) называл «сартами».

Он не был знаком с ладовой системой макомов, потому что бухарские и хивинские макомисты не встретились ему в русских владениях, но сделал несколько точных выводов по поводу «академичности» исполнения «сартской» музыки:

«Сарты развивают в своей инструментальной музыке точную систему разделения тонов на целые тоны, полутоны и интервалы ¾, 1/8 и 1/16 тона. Такое дробление тона достигается скольжением пальцев по струне вперед и назад около основного тона. Таким образом, каждому из этих основных тонов соответствуют определенные соседние с ними тоны сверху и снизу. При первом знакомстве с этой музыкой предполагаешь, что здесь действует простая привычка или стремление к увеличению выразительности мелодии, как результат непроизвольного чувства. Но когда слушаешь неоднократно одну и туже мелодию, как в вокальном, таки и в инструментальном исполнении, в особенности же в унисонном исполнении несколькими исполнителями, - то приходишь к убеждению, что здесь действуют чуждые и неизвестные нам правила строго определенной системы деления интервалов».

Таджикский Шашмаком («шесть макомов»)

На фоне этих чуждых правил была музыка «народная», менее сложная и гораздо более доступная для европейского слуха:

«Но у сартов есть и другая манера пения, сильно разнящаяся от первой и имеющая больше оснований называться «пением». Мелодии, исполняемые в этой второй манере пения, в большинстве случаев удобно укладываются в нашу систему тонов и полутонов, без соседних и промежуточных звуков. Они гораздо более четкие по ритму. Они свободны от протянутых срывающихся звуков и прочих некрасивых для нашего слуха особенностей исполнения. Словом, эти песни более приемлемы для нашего уха, более близки нашим вкусам, и, пожалуй, даже в значительной степени близко отвечают нашим требованиям «красивой и приятной звучности».

И тут Эйхгорн приходит к выводу, чуждому всякого снобизма и европоцентризма:

«Откуда же возникает разница между двумя манерами исполнения сартов? Совершенно очевидно, что она вызвана причинами национального и исторического значения. Соотношение между двумя этими способами пения такое же, как соотношение между простой народной песней и вагнеровским драматическим вокальным стилем его «музыки будущего».

Дадахон Хасанов. Sog'inmadingmu

Во время службы в Ташкенте Эйхгорн повысил профессиональный уровень местных оркестров, свел знакомство с верхушкой колониальных чиновников (многие из которых тоже были немцами) и даже написал несколько пьес с названиями вроде «Полька Ташкентка», вальс «В Туркестанской широкой степи» или «Лунная ночь на Самаркандских развалинах».

Но его тянуло обратно – и, подкопив деньжонок, он возвращается на европейский север, в Петербург, и в Германию, где следы его теряются. За ним последовали поколения более внимательных и вдумчивых музыковедов, но пальму первенства в описании туркестанской музыки они дружно отдают ему.

Мансур Мировалев

Международное информационное агентство «Фергана»