Служба Рассылок Городского Кота

Русский Журнал. Круг чтения
http://russ.ru/krug
----------------------------------------------------------------------------
Все дискуссии "Круга чтения" http://russ.ru/forums/msg/936/936.html
Список рубрик РЖ http://russ.ru/journal/archives
Поиск по РЖ http://russ.ru/search
----------------------------------------------------------------------------

Елена Петрова


Русский Гэтсби

Дневник Алексея Сергеевича Суворина. - London. The Garnett Press; Москва. 
"Независимая газета". - 1999. - 665 с. - ISBN 0-9535878-0-0.

Динерштейн Е.А. А.С.Суворин. Человек, сделавший карьеру. - Москва, РОССПЭН,
1998. - 375 с. - ISBN 5-86004-123-3.

У Суворина нет биографии. Если не считать книги, обильной фактическими 
ошибками и тенденциозными оценками, американской исследовательницы Эффи 
Эмблер, выпустившей в 1972 году описание его журналистской карьеры до 1876 
года, до приобретения газеты "Новое время", а также обстоятельной работы 
ветерана-историка книжного дела в России Е.А.Динерштейна "А.С.Суворин. 
Человек, сделавший карьеру", подытожившей его многолетние исследования об 
этом, бесспорно, мощнейшем издателе XIX века, у Суворина в течение всей его
жизни (1834-1912) были наблюдатели, оставившие ряд необыкновенно метких 
суждений. Но из некрологов, очерков, фраз, пасквилей, доносов, фельетонов, 
анекдотов, карикатур невозможно составить целостный портрет. И поэтому 
получается что-то одно - либо разовое, либо однобокое - профессионально и 
человечески: Суворин - журналист, книгоиздатель, раб Мельпомены, владелец 
крупнейших корпораций - театральных и книжно-газетных. Сюда же - предатель 
и преданный, мучитель и жертва. У Суво!
рина биографии нет, несмотря на многие трудные подступы к ней.

Известны два портрета Суворина. Автор обоих - И.Н.Крамской. Первый был 
написан в 1876 году, второй пять лет спустя - в 1881. На зрителя смотрел 
немолодой человек с сардонической улыбкой, барственный, хитрый. 
Психологически точно передан был тревожно-затаенный взгляд Суворина. 
В.В.Стасов, рассматривая этот портрет как одно из наиболее значительных 
событий выставки, писал: такая работа "навсегда, как гвоздь, прибивает 
человека к стенке". По словам Крамского, жена и дочь Суворина, увидев его 
работу, заявили ему, что близкие "не знают, где живой и где нарисованный 
Алексей Сергеевич". Это в живописи. А рядом - бесконечная череда 
"словесных" зарисовок. "Талантливый, с хитрецой, умный, он всего себя, черт
знает почему, даже без удовольствия душевного выпустил в трубу: по-русски.
Очень русское у него лицо, русское мужицкое лицо... неуловимая хитринка 
сидела в нем; и черты, и весь облик в нем - именно облик умного и хитрого 
русского мужика. Оттого, что высок, - сутулится, голова немног!
о уходит в плечи". Это З.Н.Гиппиус. Абсолютно разные оценки, как будто речь
идет о разных людях. Или об одном человеке, соединившем в себе 
несоединимое.

Известно также, что Суворин боялся своих портретистов, боялся быть 
"пойманным".

Ключ к загадкам, ключ к истории - суворинский "Дневник". Несмотря на разные
издания и доступ к ранее закрытым архивам, текстологические успехи, 
подвиги в прочтении и расшифровке "невозможного" суворинского начертания, 
заменившего собой представления о нормальном человеческом почерке, несмотря
на сумму исследовательских усилий, подключение английского 
профессора-мандельштамоведа Дональда Рейфилда (приключения иностранца в 
российских архивах - отдельная история), а также финансовую поддержку 
Британской академии - "Дневник", как и жизнь суворинской "империи", 
остается непрочитанным. В нем по-прежнему остались фактические и смысловые 
лакуны. Он по-прежнему остается приложением, документом, востребованным или
лишним, в зависимости от временных задач.

"Когда романист хочет усложнить действие - он раздваивает героя. Он 
показывает его наедине с самим собою: злодей, оставшись один в своей 
комнате, кается, закрывает лицо руками; Чичиков - хихикает и потирает руки.
Эти разоблачения - сильный прием: читатель знает больше героев, и ему 
хочется рассказать правду, снять с героя маску. Но так как право романиста 
вводить в чужие комнаты неограниченно, то к приему привыкли. Другое дело - 
живые люди. Читатель случайно проникает в чужую комнату, - случайно слышит 
чужие разговоры, это делает дневники, и написанные для печати, литературно 
свежими." Так считал Ю.Н.Тынянов, комментируя первые публикации "Дневника" 
в 1920-х гг.

"Герой" - А.С.Суворин. Место и время действия - царская Россия (и отчасти 
Европа) 1893-1907 гг. Суворин герой благодарный, - это "злодей, закрывающий
лицо руками". Влиятельный правительственный публицист, близкий ко двору, 
руководитель официоза - наедине с самим собою презирает и честит двор, и 
царя, и правительство, равнодушно записывает о своем же органе: "Дрянно и 
бесцветно ужасно", - и жалеет о разгроме революции 1905 года, в котором 
принимает участие".

И далее: "К людям - любопытство острое, но неживое, какое-то любопытство 
умного мертвеца: характерно, что Суворин мягок к своим врагам. Люди его 
интересуют не с казовой стороны: он присматривается к выпадам, к провалам в
них [...] Такое же неживое любопытство у Суворина к смерти: смерти он 
записывает иногда художественно: "Умер барон Бюлер. Он встал, вообразил, 
что сегодня будет в архиве государственном, велел давать одеваться, сел в 
кресло и умер. Точно архивная бумага: взяли ее, запечатали в конверт и 
положили". "Как жизнь вырастает в фантастику сплетен ("сплетня - субстрат 
фантастического", Корш), так и смерть вырастает в старческую фантастику".

Разнообразные коллекции, бесстрастный каталог "выпадов, провалов и 
мерзостей" - вот одна из формул суворинских дневниковых записей, 
стилистических и философских формул бытия.

"Булгакову в Академии Художеств рассказывали сегодня, что какая-то женщина 
долго стояла у колонны и ушла. Оказалось, что она, стоя, сходила на двор за
большой нуждою. "Это критика на художественную выставку"...

О Григоровиче и С.А.Миллер, жене А.К.Толстого, поэта:

Она урожденная Бахметьева, с Григоровичем соседи. Прожились. Мать ее 
старалась не только сбыть, но продать. Не выходило. Познакомились с князем 
Вяземским, он сделал ей ребенка. Брат ее вызвал князя на дуэль. Но дуэль, 
благодаря Вяземскому, не состоялась: он устроил при помощи связей так, что 
Бахметьева сослали на Кавказ. Возвратившись оттуда он написал князю 
Вяземскому письмо: если он не приедет с ним драться, то он публично 
оскорбит его. Князь Вяземский приехал и убил его на дуэли, за что сидел в 
крепости. Сестра его вышла замуж за Миллера, который был влюблен в нее 
страстно, но она терпеть его не могла и скоро бросила. Путешествие ее с 
Григоровичем и еще одной дамой и братом госпожи Миллер в Саратов. Дамы его 
попросили. Приехали в Нижний. Дело до того доходило, что Григорович и 
Бахметьев брали рубашки своих дам и ходили на кладбище мыть их там и 
сушить. Но госпожа Миллер была находчива. Заняла денег у губернатора, и они
поехали дальше. (Григорович употребил ее, когда она сид!
ела на качелях). Дорогой употреблялись страшно, до изнеможения. Она была 
необыкновенно страстная и все просила нового. Григорович заболел...

Следом, густо, другое. Приехал Нечаев, помещик. У него было три дочери от 
первой жены и три от второй: всех их он лишил невинности. Все приходили 
ночью к Григоровичу и спали с ним. Мать их жила с лакеем. Младшую дочь 
Нечаев выдал замуж, подпоив молодого человека: она была беременна от отца и
он поспешил это скрыть, потому что поссорился с губернатором Панчулидзевым
за картами и боялся его. Умерла родами от своего отца. Когда он приехал, 
она целовала его. Григорович говорит, что много раз слышал о таком сожитии.
Причем дочери, жившие с отцами, чувствовали к ним необыкновенную 
привязанность.

 В этом болезненном внимании к "провалам и сплетням" - совершенно 
естественна "фантастика смерти", старческая, сентиментальная привязанность 
к суицидальным сюжетам.

- Скоро ляжешь в ту могилу, в которой трое лежат уже. Легко себе вообразить
все это. Как понесут, как поставят в церковь и где, как и что будут 
говорить, как опустят гроб, как застучит земля о крышку гроба. Сколько раз 
я все это видел, но никогда мне это не было так тяжело, как при похоронах 
Володи. Меня положат около него. Я как-то Чехову говорил. Кладбище очень 
близко от Невы. Душа моя будет вылазить из гроба, пробираться под землею в 
Неву, там встретит рыбку и войдет в нее и будет с нею плавать.

 Воспоминание о самоубийстве "на почве педерастии" Мити Иванова, сына 
музыкального критика М.М.Иванова, в течение 20 лет преследует Суворина 
мрачными подробностями.

В.Розанов, который под покровительством Суворина стал весьма заметным 
писателем, с удивлением отмечал: "Совершенно исключительна была какая-то 
нежная любовь Суворина к Чехову [...] больше как к личности, чем к 
литератору, хотя он очень любил его и как литератор. Удивительно. Мне 
кажется, если бы Антон Павлович сказал ему: - "Пришла минута, нуждаюсь в 
квартире, столе, сапогах, покое и жене", - то Суворин бы сказал ему: - 
"Располагайтесь во всем у меня". Буквально".

Для многих, особенно в Петербурге, дружба Чехова с Сувориным была столь же 
неприлична, как и, по словам Мережковского, "брак феи Титании с Ослом". 
Даже те, кто искренне любил Чехова, например, Лидия Авилова, не могли 
скрыть раздражения при виде зрелища "папа Суворин, мама Суворина и между 
ними Чехов, их сын", или: "Суворин-отец, Суворин-сын и Чехов - Святой Дух".
Чехов прекрасно видел все суворинские недостатки, однако сходство 
жизненных обстоятельств (ощущение близости смерти, бремя окружающих 
иждивенцев, неспособность отключиться от работы), пристрастий (актрисы, 
кладбища, скабрезные и анархические мысли), а также вызывающее удивление 
взаимопонимание - все это возобладало и накрепко связало их.

После смерти Чехова Суворин неожиданно отрекся от него. Он послал в Ялту 
его братьев, Александра и Михаила, с поручением забрать свои письма к 
Чехову и, чтобы добиться этого, стал шантажировать Марию Павловну. Он 
объявил Чехова посредственным писателем и позволил Н.Ежову опубликовать в 
"Исторических записках" - принадлежащем ему журнале - два злобных очерка, 
рисующих "среднего писателя Чехова", не по заслугам "возвеличенного до 
Толстого". Однако зарисовка Розанова, запечатлевшая встречу Сувориным 
прибывшего из Германии гроба с прахом Чехова, вскрывает истинную драму: 
"Помню его встречавшим гроб Чехова в Петербурге: с палкой он как-то бегал 
(страшно быстро ходил), все браня нерасторопность дороги, неумелость подать
вагон... Смотря на лицо и слыша его обрывающиеся слова, я точно видел 
отца, к которому везли труп ребенка или труп обещающего юноши, безвременно 
умершего. Суворин никого и ничего не видел, ни на кого и ни на что не 
обращал внимания, и только ждал, ждал... хотел, хоте!
л... гроб!!"

Склейка этих "метастаз жизни", так остро нащупываемых Сувориным, безусловно
заполнялась лихорадочной, безудержной хаотичной работой, не оставлявшей ни
дня, ни ночи.

Но в этих провалах между страстью и апатией, горячностью и равнодушием к 
делу, которые отмечал и он сам, и его "наблюдатели", - бесспорна связь 
между "Дневником" и книгоизданием. В языке, житейской практике, в 
беспорядочной стилистике ведения дела.

Вот эскиз, неполный перечень его "книжной работы". Провальной и успешной 
одновременно.

Суворин был универсальным издателем. В каталоге его издательства "Библия в 
картинах знаменитых мастеров" соседствовала с "Половым вопросом" А.Фореля, 
"К познанию России" Д.И.Менделеева с "Вегетарианским столом" Т.Кузминской. 
Конгломеративность выпуска объяснялась не "демократическим литературным 
духом" издательства, как писал его сын, а отсутствием в его деятельности 
определенной направленности, влиянием на ход дела многих лиц, в том числе, 
естественно, и главы фирмы.

Если верить В.А.Гиляровскому, Суворин как-то заявил ему и Чехову: "Все 
книги, выпущенные моим издательством, я обязательно прочитывал не только в 
рукописях и корректурах, но и позже, когда они превращались в томики 
"Дешевой библиотеки" или в огромные тома, вроде трудов Мейрберга, 
Герберштейна и многих других". Как ни убедительно звучит это заявление, 
принимать его следует с осторожностью, безусловно верно оно лишь в 
отношении "Сказаний иностранцев о России" - лучших книг суворинского 
издательства.

К немногим изданиям Суворин относился с таким вниманием, как к своей 
"Россике". Несмотря на мало благоприятствовавшие выходу книг события, 
разыгравшиеся за стенами конторы "Нового времени", он всячески торопил 
переводчиков. В основу перевода Олеария было положено шлезвигское издание с
установлением тождественности изданий 1656, 1657 и 1663 гг.

Большинство книг суворинской "Россики" печаталось небольшими тиражами в 
виде фолиантов, номиналы которых колебались в пределах 10-12 руб. Их цена 
определялась не столько себестоимостью, сколько ограниченностью круга 
покупателей.

В ряду ценных источниковедческих изданий Суворина следует упомянуть: 
"Ростопчинские афиши 1812 г.", "Записки И.Н.Неплюева", "Цареубийство 11 
марта 1801 года. Записки участников и современников", "Воспоминания 
декабриста о пережитом и перечувствованном. 1805-1850" А.П.Беляева и 
некоторые историко-филологические труды: "Русскую родословную книгу" 
А.Б.Лобанова-Ростовского, "Сказания русского народа" Н.П.Сахарова, "Загадки
русского народа" Д.Н.Садовникова, "Исследования и статьи по русской 
литературе и просвещению" М.И.Сухомлинова и др. Но пожалуй, наиболее важным
из них является переиздание труда В.С.Сопикова "Опыт Российской 
библиографии", выпущенное под редакцией, с примечаниями и дополнениями 
В.Н.Рогожина (5 томов, цена 15 руб.). Рогожиным же были составлены и 
вспомогательные указатели к "Опыту".

Как всякий библиофил, Суворин хорошо понимал общекультурную значимость 
библиографических трудов. Еще в 1879 г., в самом начале своей издательской 
деятельности, он вознамерился выпускать ежегодники "Русская библиография". 
Вышел, правда, лишь один том, за 1878 г. Состоял он из двух выпусков; в 
первом были зарегистрированы вышедшие в стране книги, с указанием рецензий,
помещенных в газетах и журналах. Второй состоял из систематического 
указателя журнальных статей за 1878 г. и очерка книгопечатного дела в 
России.

В ряду так называемых библиофильских изданий Суворина наиболее ценно 
"Путешествие из Петербурга в Москву" Радищева. Впрочем, приступая к его 
изданию, он преследовал далеко идущие планы, отнюдь не рассчитывая только 
на признание узкого круга книголюбов. По его мнению, потеряв "свое 
политическое значение", сочинение Радищева сохраняло, однако, "большой 
историко-литературный интерес".

В 1858 г. Герцен издал "Путешествие" в Лондоне, в России оно оставалось под
запретом еще 10 лет вплоть до 1868 г. Но и после того, как был снят 
формальный запрет, цензура всячески препятствовала обнародованию книги 
Радищева. Суворин первым в России полностью воспроизвел и распространил (не
продал, а именно распространил заранее определенному кругу покупателей) 99
экз. этой книги (20 из них были посланы бесплатно).

О реакции общественного мнения на выход "Путешествия" лучше всего 
свидетельствует письмо акад. Ф.И.Буслаева Суворину: "...Трудно указать в 
нашей недавней истории, кто бы больше Радищева был достоин таких 
великолепных изданий. Возможность появления у нас в перепечатке такого 
автора кажется мне хорошим указанием на то, что примирение с прошедшим 
начинает, наконец, водворяться и в русских правительственных сферах, как 
оно недавно с необычайным одушевлением пробудилось... чествованием Пушкина 
в той самой образованной и необразованной среде, которые в шестидесятых 
годах закидали его грязью и побили камнями.

Потому в Вашем издании видится не праздник... библиомана, а патриотический 
подвиг, который вносится на страницы истории литературы". Того же мнения 
придерживался и Н.С.Лесков.

В 1906 г. Суворин еще раз переиздал "Путешествие", но к этому времени оно 
уже свободно обращалось на книжном рынке.

Суворин более, чем какой-либо другой издатель второй половины века, 
выпустил так называемых "роскошных изданий". Причем далеко не всегда такого
рода оформление вызывалось характером издания. "Наше осуждение 
суворинско-марксовской книги 90-900-х годов, - писал А.А.Сидоров, - 
основано именно на том, что художники изданий были бесспорно (!?) не очень 
глубокими иллюстраторами-сопроводителями текста и не очень тактичными 
участниками книжной композиции". Такого же мнения придерживался и 
А.Н.Бенуа, характеризуя оформление книги Н.К.Шильдера "Император Александр 
I", которую он назвал "образцом солидного "казенного" издания, лишенного 
печати творческого индивидуального вкуса, хотя ее оформление и не было 
лишено некоторых качеств художественного издания". К этому ряду примыкает 
двухтомное исследование О.Лейкснера "Наш век", выходившее с 1881 по 1884 
г., двухтомные "Иллюстрированную историю Петра Великого" и 
"Иллюстрированную историю Екатерины II" А.Г.Брикнера (1882 и 1883 гг), 
"Эллада и!
 Рим. Культурная история классической древности" Я.Фольке, "Старая Москва" 
и "Старый Петербург" М.И.Пыляева (последние, правда, трудно назвать 
исследованиями, это скорее сборники анекдотов из жизни вельмож и богачей, 
рассказы об их чудачествах, происшествиях и т.п.), "Млекопитающие в 
описаниях Карла Фогта и картинах Фридриха Шпехта" и т.п.

Гораздо большую ценность имеют изданные Сувориным описания художественных 
музеев: "Картины императорского Эрмитажа в С.-Петербурге" А.И.Сомова, 
"Картины Лондонской Национальной галереи" А.Истлека, "Дрезденская картинная
галерея" Г.Люке, книга М.Розеса "Антони Ван-Дейк".

Выпускались в виде роскошных изданий произведения художественной 
литературы, в частности - "Бахчисарайский фонтан" Пушкина. И откровенно 
пропагандистские издания. Так, например, два первых выпуска "Русской 
портретной галереи" ("Собрание портретов замечательных русских людей, 
начиная с XVII столетия, с краткими их биографиями") состоят исключительно 
из портретов русских царей. Именно это обстоятельство и вызвало 
восторженную оценку издания на страницах консервативной прессы.

Западноевропейских писателей Суворин печатал много и охотно. К некоторым из
них, например к "Тайнам души" М.Метерлинка - даже написал предисловия. Но 
и в этом случае был крайне неразборчив. Наряду с произведениями 
Г.Бичер-Стоу, С.Лагерлеф, Б.Немцовой, Г.Флобера и др. печатал бульварные 
романы Гастона Леру, Э.Габорио, А.К.Грина и др. Наряду с приключенческими 
романами Р.Хаггарда, Р.Брет-Гарта, А.Конан-Дойла выпустил множество дешевых
книжек М.Лебдана о виртуозном воре Арсене Люпене и т.п.

Он издавал беллетристику, учебники, пособия, руководства, он старался 
избегать всего, что могло своей крайностью скомпрометировать издательство в
глазах общественного мнения. Его позиция в книгоиздании вызывала явное 
недоумение черносотенцев и мракобесов, видевших в издателе "Нового времени"
"своего человека" и не понимавших, почему в данном случае он не желает 
печатать их сочинения. Впрочем, сказанное не означает, что Суворин вообще 
не издавал "погромную" литературу. Просто он предпочитал переиздавать 
подобные произведения немецких авторов, снимая тем самым с себя 
ответственность за все написанное ("не мы, весь мир говорит..."). О 
некоторых из этих изданий весьма резко отзывался Л. Н.Толстой.

Чехов, по словам Гиляровского, считал, что современники недостаточно 
объективно оценивали издательскую деятельность Суворина и полностью не 
уяснили, "какое значение для развития нашей культуры имеет "Дешевая 
библиотека". "Эта библиотека, - говорил писатель, - за гривенник дает 
читателю томик Пушкина или другого классика". "Жаль, что я не доживу до 
того времени, когда будет издана история издательского дела в России", - 
добавлял он при этом. Трудно сказать, сколь точно передано это 
высказывание. Скорее всего, смысл его сохранен. Чехов действительно высоко 
оценивал "Дешевую библиотеку", и особенно собрание сочинений Пушкина. Оно 
было первым в ряду массовых изданий, и его нельзя было еще ни с чем 
сравнить (впрочем, томики его никогда не стоили гривенник).

Но самый главный - коронный сюжет в суворинской практике - это словари и 
энциклопедии. Как "Дневник" - "каталог мерзостей", так и "ключевой номер 
суворинского издательского беспрограммья" - справочники, издания, 
"упорядочивающие хаос русской жизни". Суворин интуитивно всегда искал 
опору, систему. Неслучайно поэтому открывался каталог суворинского 
издательства "Русским календарем" (в конце концов не так-то уж и важно, на 
какой год).

"Русский календарь" - предтеча всех суворинских справочных изданий. 
Первоначально он мыслился как ежегодник журнального типа, но из-за 
цензурных условий и технической сложности (Суворин в те годы еще не имел 
собственной типографии) все свелось к традиционной форме. Однако и до сего 
дня это издание не потеряло своего значения. В частности, из-за 
публиковавшихся на его страницах материалов книжной статистики, многие 
показатели которой учитывались впервые (например, средние тиражи книг, 
число приостановок периодических изданий и размеры казенных субсидий по 
каждому из них и т.д.).

Справочники "Весь Петербург" и "Вся Москва" выпускались вплоть до 
революции. Суворин в этой области издательской деятельности был фактически 
монополистом.

"Вся Россия" - четвертый и наиболее известный суворинский справочник - 
абсолютно уникален и не имел предшественников в русской практике. Начал он 
выходить с 1895 г. тиражом 5 тыс. экз. с таким подзаголовком: "Русская 
книга промышленности, торговли, сельского хозяйства и администрации, 
Адрес-календарь Российской империи". Несмотря на огромный объем заключенной
в нем информации, справочник вызвал противоречивые оценки.

Органическую связь этих изданий со всем суворинским "делом" подчеркивал 
Розанов, говоря, что они "вытекают из всего его отношения к России, из 
суммы чувств к России. Ведь тут вовсе не " адреса", а указана, перечислена 
и переименована вся торговая, промышленная, действенная, вся хозяйственная 
Россия. А "быть хозяином", дышать "как хозяин" - это суть Суворина".

Но самый амбициозный и честолюбивый проект - издание энциклопедического 
словаря - так и остался неосуществленным. Именно о нем Суворин вспоминал не
раз в "Дневнике", мысленно вернулся к нему и перед смертью.

Один из известнейших русских книжников, Н.Г.Овсянников, назвал как-то 
первого издателя "Книжного вестника" Н.А.Сеньковского и подобных ему 
деятелей "импровизированными книгопродавцами". Пользуясь этим термином, 
Суворина с полным основанием можно назвать импровизированным издателем, 
поскольку в его деятельности профессионализм самым тесным образом сочетался
с откровенным дилетантизмом. (Подобно любому дилетанту, он делал только 
то, что его в данный момент занимало.)

Как всякое универсальное издательство, фирма Суворина начала испытывать 
давление постепенно увеличивающих свою продукцию специализированных 
издательств (Девриена, Риккера и др.), выпускавших аналогичные издания в 
более широком ассортименте. Появились успешно конкурирующие с Сувориным 
фирмы (В.М.Антика, В.М.Саблина, "Просвещение" и др.), предназначавшие свою 
продукцию одной и той же группе читателей. Не мог он конкурировать и со 
"старыми" фирмами, год от года развертывающими свою деятельность 
(А.Ф.Маркса, И.Д.Сытина и др.). Но самое трагическое обстоятельство 
заключалось в почти полном отсутствии творческих связей с наиболее 
известными и популярными русскими писателями, художниками, учеными, что 
практически лишило фирму возможности оказывать какое-либо влияние на 
формирование книжного рынка.

Если ко всему перечисленному добавить усилившуюся в связи с болезнью 
владельца фирмы хаотичность в управлении и производстве, то станет 
понятным, почему примерно к 1910 году издательство А.С.Суворина оказалось 
на грани краха.

Причиной тому служили, с одной стороны, его библиофильские страсти, с 
другой - желание широтой книгоиздания продемонстрировать свою независимость
от политической конъюнктуры. В известной мере это ему удалось сделать. 
Однако чрезвычайно высок среди выпущенных им книг процент сорняков, 
откровенно макулатурных изданий.

Умирал Суворин в одиночестве, через два года после потери издательства, 
преданный всеми, кроме узкого кружка друзей и поклонниц, вдали от семьи. 
Его уход напоминал толстовский - и вымышленного Ивана Ильича, и реального 
Льва Николаевича. В письме из Эмса Суворин писал сыну Михаилу в 1911 году: 
"В голове постоянно "Смерть Ивана Ильича". Уместно добавить, что Суворин 
соединил также два типа русской драмы - успех, сопряженный с потерей, 
разрушением "вымороченной" семьи, смертью друзей и близких, крахом жизни 
собственной, присовокупив к толстовскому сценарию итог-трагедию 
Салтыкова-Щедрина, детально обрисованную в романе "Господа Головлевы".

----------------------------------------------------------------------------
Дискуссии рубрики "Круг чтения":
Творчество Виктора Пелевина
Эпидемия помешательства
Чей это портрет?
http://russ.ru/forums/msg/936/936.html

Книга на завтра http://russ.ru/krug/kniga/current.htm
Выбор Пушкина http://russ.ru/krug/vybor.htm
Чтение без разбору http://russ.ru/krug/razbor.htm
Новости электронных библиотек http://russ.ru/biblio

Авторы Русского Журнала. Досье http://russ.ru/journal/dosie

Гуманитарные ресурсы России http://russ.ru/info

----------------------------------------------------------------------------
Вы можете написать отзыв на каждую публикацию РЖ на сервере http://russ.ru 
или высказать свое мнение о журнале в целом в "Книге отзывов" 
http://russ.ru/forums/msg/945/945.html
----------------------------------------------------------------------------
(с) Русский Журнал. Перепечатка только по согласованию с редакцией.
Подписывайтесь на регулярное получение материалов
Русского Журнала по e-mail: http://russ.ru/subscribe/
Russian Journal   mailto:russ@russ.ru    http://russ.ru/