Русский Журнал. Круг чтения
http://russ.ru/krug
----------------------------------------------------------------------------
Все дискуссии "Круга чтения" http://russ.ru/forums/msg/936/936.html
Список рубрик РЖ http://russ.ru/journal/archives
Поиск по РЖ http://russ.ru/search
----------------------------------------------------------------------------
Евгений Горный, Игорь Пильщиков
вторая часть
История личной жизни
(Лотман в воспоминаниях современника)
Егоров Б.Ф. Жизнь и творчество Ю.М. Лотмана. - М.: Новое литературное
обозрение, 1999. (Научное приложение. Вып. XIX). - 384 с. ISBN
5-86793-070-X.
2
Миф об Ученом и Интеллигенте, нашедший предельное выражение в монографии
Б.Ф.Егорова, был сотворен самим Лотманом. Употребляя слово миф, мы,
конечно, не ходим сказать, что Лотман не был ни ученым, ни интеллигентом.
Речь идет о намеренном и последовательном выстраивании собственного образа
- о "жизнетворческой установке" и моделировании своего поведения в
соответствии с некими предзаданными образцами. Не случайно, что как раз в
этих терминах Лотман описывал жизненный путь многих деятелей русской
культуры - в частности, Карамзина и Пушкина.
Книге Лотмана "Александр Сергеевич Пушкин: Биография писателя" (1981)
Б.Ф.Егоров уделяет особое внимание: ей посвящено 9 страниц исследования
(почти половина главы "Труды о Пушкине"), тогда как, например, комментарию
к "Евгению Онегину" (1980) отдано всего две страницы. В лотмановской
концепции пушкинского жизнетворчества Егоров не без основания усматривает
автобиографические проекции: "Лотмана всегда интересовало
"жизнестроительство"... В принципиальных жизненных установках Радищева... в
сознательной и трудной борьбе Карамзина за свою независимость ученый видел
образцы для подражания; его трактовка Пушкина в значительной мере навеяна
примерами Карамзина и Радищева, да и собственный жизненный путь он [Лотман.
- Е.Г., И.П.] стремился строить по высоким нравственным идеалам" (с.
182-183). Наверное, Ю.М. согласился бы с этим суждением - недаром он с
одобрением вспоминал замечание академика А.С.Орлова о том, что
"исследователи невольно передают изучаемым им писателям глубинные чер!
ты собственного характера" (с. 335).
В своей нашумевшей статье "Тартуская школа 60-х годов как семиотический
объект" (1989) Б.М.Гаспаров объявил "жизнестроительство" отличительной
чертой "тартуской школы" в целом, но при этом сделал существенную оговорку:
"...отличие семиологического жизнестроительства от, скажем,
символистического состояло в том, что его предметом были не столько
жизненные "тексты" как таковые, сколько язык". "Неточно", поправил его
тогда Б.Ф.Егоров: то же самое можно сказать и "относительно бытового
поведения" тартусцев вообще и Лотмана в частности ("Полдюжины поправок [к
статье Б.М.Гаспарова]", 1991). Отказывая в "жизнестроительстве" Пушкину
("Автор этих строк принадлежит к противникам названной идеи" - с. 177),
Егоров, как видим, допускает, что подобное отношение к жизни было
свойственно Лотману. Тем не менее Егорову-биографу ближе другой взгляд на
"место человека во вселенной": "...биография каждого человека, в том числе
и гения, складывается из такой тьмы случайностей, что они далеко не все!
гда оставляют место для "творчества" жизни, тут очень часто вступает в силу
социально-природное ядро личности как решающий регулятор поведения, вне
сознательного или бессознательного замысла" (с.177; курсив наш. - Е.Г.,
И.П.). По мысли Егорова, жизнь - это не следование "выработанной
программе", а разностороннее раскрытие изначально данных качеств. Вот
почему егоровское повествование не сюжетно, а орнаментально, не динамично,
а статично.
В какой мере автор книги передал своему герою "глубинные черты собственного
характера" - судить не беремся. Но ясно, что "личность как особый
исторический предмет не есть центральный пункт внимания биографа": "для
биографа личность интересна не как константное и определившееся, а
непременно как динамическое", причем как динамическое целое в историческом
контексте (Г.О.Винокур, "Биография и культура"; курсив автора. - Е.Г.,
И.П.). Для того чтобы построить биографию ученого, нужно рассмотреть
историю его духовной жизни и историю научного быта в их взаимосвязи и
взаимном влиянии. Похоже, что такая постановка вопроса до сих пор остается
недостижимым идеалом биографического исследования, и к решению этой задачи
книга Егорова нас вряд ли приблизит: быт в ней "подается" отдельно, а наука
(научное творчество) - отдельно. То обстоятельство, что "бытовые" и
"научные" главы идут вперемешку, лишь затрудняет восприятие текста.
Историко-научную составляющую монографии Егорова трудно признать удачной.
На протяжении всей книги автор по преимуществу говорит не о методах и
подходах, а о разнообразных исследовательских темах, к которым обращался
Лотман, и об исключительной интенсивности его ученых занятий. И все же
определенная картина развития теоретических воззрений Лотмана в работе
вырисовывается.
Марксизм и гегельянство, усвоенные Лотманом через официальную
университетскую философию, "плавно соединились" в его ранних работах с
позитивизмом, перенятым у Ю.Г.Оксмана через Н.И.Мордовченко (в семинаре
последнего Лотман учился). К "позитивистским чертам" лотмановского подхода
биограф причисляет "культ науки" и "индуктивный метод" (движение от фактов
к обобщениям в противовес гегельянскому восхождению от абстрактного к
конкретному). К элементам гегельянства и марксизма Егоров относит
"целостность анализа", "историзм" (узко понимаемый как "связь изучаемых
художественных методов с социально-политическими реалиями"), диалектику и
"пафос закономерностей общественного и культурного развития" (с. 42-43).
Каким образом позитивистский индуктивизм может "плавно соединяться" с
гегелевской дедукцией, Егоров не объясняет. "Эволюцию [раннего] Лотмана" он
описывает как выход за "рамки марксистских классовых определений" и
постепенное освобождение "от общественно-политического схематизма п!
онятий" (с. 55, 59). Однако, читая книгу Егорова, нам так и не удалось
выяснить, почему от позитивизма культурно-исторической школы и
марксистского социологического литературоведения Лотман перешел именно к
семиотике и структуральной поэтике.
Глава "Структурализм и семиотика" - несомненно, самая слабая во всей
монографии. Прежде всего Егоров не дифференцирует семиотику (общую теорию
знаков), структуральную поэтику (анализ художественных текстов при помощи
методов структурной лингвистики) и структурализм как научное направление в
лингвистике и литературоведении. Конечно, изучение языка как знаковой
системы предполагает применение к нему и структурных, и семиотических
методов, но из этого отнюдь не следует, что "структурализм - это часть
семиотики" (с. 94). Знакомя читателя с азами структурно-семиотического
подхода, автор настолько увлекается, что перестает обращать внимание на
частные несообразности и общую сумбурность изложения:
"Знак в современной семиотике входит в треугольник "знак - значение -
денотат", где денотатом называется обозначаемое знаком явление, а значением
- смысл, вкладываемый в знак его получателем. В зависимости же от связей
элементов этого треугольника создаются три науки, три раздела семиотики:
семантика, изучающая взаимоотношения знака и значения (с учетом денотата),
прагматика, посвященная связям знака с получателем информации, синтактика,
изучающая структуры самих знаковых систем" (с. 94).
Легко видеть, что три раздела семиотики соотносятся не с треугольником "имя
- сигнификат - денотат", а с триадой "объект - знак - пользователь".
Человека, пользующегося знаками (Чарльз У. Моррис называл его
"интерпретатором"), Егоров дважды именует "получателем информации", совсем
позабыв об "отправителе". Разные ученые по-разному понимают термины
структура и система, но о "структуре системы" до Б.Ф.Егорова, кажется, не
говорил никто...
Такая же путаница вышла с концептами метаязыка (то есть языка, описывающего
другой язык) и метатекста, по поводу которых автор сообщает буквально
следующее: "[Существует два вида метаописаний:] метаязык, когда создается
логический язык "дескриптивного" типа [?], и метатекст, способствующий
изоморфизму между его [?] языком и языком описывающим, это [?] область
мифологических текстов и метатекстов" (с. 205-206). Окончательно
обескураживает дополнительное "пояснение" касательно того, что "Лотман и
сам не только декларировал дефиниции, но и широко пользовался метаязыками"
(с. 206).
Возникает закономерный вопрос: на какую аудиторию рассчитаны такие разборы
и пересказы? Для тех, кто знаком с предметом, они ни к чему, а
неспециалиста они скорее оттолкнут, чем приохотят к новой теме. Аннотация
хранит на сей счет гробовое молчание (очевидно, издатели полагают, что
биография Лотмана интересна всем и каждому). Глухой намек на адресата
содержится только в предисловии: "Когда китайские коллеги предложили мне
подготовить книгу о Лотмане, я воспринял это с честью и радостью: кому, как
не мне, создать такую книгу?!" Но поскольку ни до, ни после восточные
коллеги на страницах книги не объявляются, в голову пытливого читателя
невольно закрадывается крамольная мысль о китайской грамоте.
(Окончание следует).
----------------------------------------------------------------------------
Дискуссии рубрики "Круг чтения":
Творчество Виктора Пелевина
Эпидемия помешательства
Чей это портрет?
http://russ.ru/forums/msg/936/936.html
Книга на завтра http://russ.ru/krug/kniga/current.htm
Выбор Пушкина http://russ.ru/krug/vybor.htm
Чтение без разбору http://russ.ru/krug/razbor.htm
Новости электронных библиотек http://russ.ru/biblio
Авторы Русского Журнала. Досье http://russ.ru/journal/dosie
Гуманитарные ресурсы России http://russ.ru/info
----------------------------------------------------------------------------
Вы можете написать отзыв на каждую публикацию РЖ на сервере http://russ.ru
или высказать свое мнение о журнале в целом в "Книге отзывов"
http://russ.ru/forums/msg/945/945.html
----------------------------------------------------------------------------
(с) Русский Журнал. Перепечатка только по согласованию с редакцией.
Подписывайтесь на регулярное получение материалов
Русского Журнала по e-mail: http://russ.ru/subscribe/
Russian Journal mailto:russ@russ.ru http://russ.ru/