Служба Рассылок Городского Кота

Русский Журнал. Круг чтения
http://russ.ru/krug
----------------------------------------------------------------------------
Все дискуссии "Круга чтения" http://russ.ru/forums/msg/936/936.html
Список рубрик РЖ http://russ.ru/journal/archives
Поиск по РЖ http://russ.ru/search
----------------------------------------------------------------------------
Книга на завтра
http://russ.ru/krug/kniga/current.htm

Александр Скидан


Изобретение перформативной поэтики

Анатолий Барзах. Обратный перевод. - СПб: Митин Журнал и Borey Art-Center, 
1999. - 420 с.; тираж 500 экз.

Нелегко определить жанр этой книги. И прежде всего из-за неопределенности 
метода, которым пользуется автор. Семиотический подход соседствует здесь с 
потоком "лирических отступлений", звучащих подчас как исповедальная проза, 
а интертекстуальный анализ постоянно соскальзывает к проблематике 
онтологического порядка. Последняя, в свою очередь, традиционно проходящая 
по ведомству философии, требует совершенно иного терминологического 
аппарата и иного, скажем так, отнюдь не "исповедального", тона. Все это 
вместе создает - не может не создавать - впечатление некоторой 
эклектичности и даже сумбурности, особенно в работах, помещенных в начале 
книги (они способны отпугнуть читателя обилием оговорок и 
самоуничижительных ламентаций, вязким, запинающимся синтаксисом, 
рудиментами школьного "психоложества" и много еще чем, что выдает в них 
своего рода обещание, черновик, а в авторе на момент их написания - 
нарочито заниженную самооценку). Однако очень скоро убеждаешься, что сам 
предмет изыск!
аний Анатолия Барзаха - поэтика Анненского и Мандельштама, вообще "поэтика"
- с необходимостью вынуждает его прибегать к смешанной стратегии.

Дело в том, что у Анненского и Мандельштама присутствует множество 
экзистенциальных тем, а также фигур, которые автору настолько близки, что 
он с трудом удерживается от отождествления с ними. Надлом, бессилие, тоска,
недовоплощенность одного; "хаос иудейский", эллинизм, изгойство, 
"блаженная бессмысленность" другого. Оба - поэты катастрофы; Мандельштам - 
исторической, Анненский - таинственной и глубоко запрятанной внутренней, 
отбрасывающей зловещую тень на все его творчество. К тому же о каждом из 
них написаны горы, и нужна особая деликатность, особый язык, привносящий 
дистанцию как по отношению к самим поэтам, так и к уже существующему 
корпусу исследовательских текстов.

Конечно, с "научной" точки зрения любой методологический эклектизм - 
слабость, если не непростительный грех. Но "слабость" оборачивается 
достоинством там, где научная строгость сама оказывается посрамленной. Ибо 
Барзаха интересует по существу не столько даже поэтика, сколько - сквозь и 
помимо нее - некий неуловимый остаток, пребывающий незатронутым после 
любого интеллектуального вскрытия текста, выполненного с каким угодно 
тщанием; нечто такое (этому излюбленному словцу Анненского он посвящает 
отдельную большую работу), что ускользает от теоретизирования и с трудом 
поддается концептуализации на каком-то одном из предлагаемых гуманитарными 
дисциплинами языке. Собственно говоря, "Обратный перевод" и занят поисками 
аутентичного, адекватного языка для описания этого "побочного", 
"остаточного" эффекта; именно такие поиски составляют внутренний импульс 
книги, или, если угодно, ее конструктивный принцип. Стоит упустить этот 
"конструктивный принцип" из виду, и книга грозит предстать п!
роизвольным коллажом разнородных заметок, где нововводимые термины всякий 
раз варьируют, перетолковывают, переписывают, переводят друг друга... 
обратно - куда? на язык какого подлинника, какого оригинала?

В качестве предварительного ответа на этот вопрос будет уместно привести 
цитату из занимающей в книге центральное положение работы "Просвет" (она - 
цитата - многое объясняет, более того, представляется мне настолько 
красноречивой, что придется прервать на время ее и без того прерывистое 
движение и только потом, позднее, вернуться к нему, дабы повторить то, что,
возможно, требует своего повторения именно таким вот насильственным 
образом):

"Итак, подход к поэзии, который (с большим или меньшим успехом) я пытался, 
пытаюсь (нет, теперь-то уж точно придется убрать настоящее время - пытался,
только пытался) реализовать, можно было бы назвать просветлением первого 
впечатления - обратным переводом аналитического препарирования на его 
зыбкий язык: удержать это недоумевающее, непонимающее переживание - что это
за странные звуковые повторы в такой демонстративно "прозаической" прозе 
Набокова? что кроется за этими выспренне-фрагментарными "так" у Анненского?
за цинично-отчаянным коверканьем классических цитат и безудержным 
многословием Бродского? - восстанавливая сколь возможно полно его 
семантические, структурные, контекстуальные связи - и возвращаясь вспять, 
чтобы оставить лишь их тени, лишь мандельштамовскую вложенную в руку 
записку с совершенно определенным, но погруженным во "внутреннюю тьму" 
текстом, вновь и вновь обнаруживая те "таинственные несовпадения, в которых
скрыта красота" (Пруст) - сознавая неадекватность !
анализа переживанию, и тем самым тайком..." (стр. 234).

Итак, перед нами не филология, не литературоведение, не семиотика и не 
герменевтика в их чистом, если таковой существует, виде. И в то же время не
эссеистика, не импрессионистические заметки "по поводу". Сам Барзах, 
всячески открещиваясь от "постструктуралистских фантазий", склонен с 
известными оговорками сопоставлять свой способ чтения с "мотивным анализом"
М.Л.Гаспарова. Я бы, со своей стороны, предложил термин close reading, 
"пристальное чтение", введенный в оборот англо-американской критикой. Как 
бы там ни было, "Обратный перевод" не умещается ни в одну из этих жанровых 
рамок, он выламывается из них, существуя на стыке сразу нескольких 
дисциплин, на их границе, на грани, в состоянии перманентного перехода, и 
такая "пограничность", вкупе с междисциплинарностью, как нельзя более 
отвечают самой тематике, тому "поэтическому предмету" и производимому им 
"остаточному" эффекту, которые Барзах пытается эксплицировать и осмыслить. 
А точнее сказать - исполнить, перевести в духе отст!
аиваемой им "перформативной поэтики" мандельштамовский "исполнительский 
порыв" в план текстопорождающей рефлексии. Здесь, в этой точке, мы 
приближаемся к главному своеобразию его проекта. Но прежде необходимо 
сказать еще несколько слов о той подспудной логике преображения, что 
пронизывает собой архитектонику книги.

Работы, ее составившие, написаны в разное время. Даже если бы автор не 
отметил этого в предисловии сам, мы бы все равно почувствовали это по тому,
как трансформируется их стиль. Первые статьи - "Рокот фортепьянный" 
(Мандельштам и Анненский), "Такой" (Заметки о поэзии И.Ф.Анненского) и 
отчасти "Ощущение тяжести" (О нескольких строчках стихотворения 
О.Мандельштама "Нашедшему подкову") - относятся к "глухим" 80-м, то есть к 
тому времени, когда об их публикации не могло быть и речи, многие 
теоретические труды, главным образом иноязычные, были недоступны, а круг 
читателей, судя по всему, ограничивался двумя-тремя такими же 
исследователями. Отсутствие резонанса, неизбежно приводящее к самоизоляции,
если не аутизму, а также "усеченный" культурный контекст (контекст 
советского литературоведения), заставлявший подчас заниматься изобретением 
велосипеда, - вот обстоятельства, наложившие на эти ранние вещи ту 
тягостную печать, о которой я говорил выше. Затем следует во многом 
переломный "!
Просвет", философски наиболее выдержанная и впечатляющая работа: здесь 
Барзах словно бы "прочищает горло", достигая самоопределения и освобождаясь
от целого ряда связывавших ему руки комплексов и предрассудков; затем 
"Изгнание знака" (Египетские мотивы мандельштамовского Петербурга) - 
пронзительный экскурс в область петербургского мифа, выворачивание его 
наизнанку, подобно знаку, и откровенный, а не стыдливо-завуалированный, как
в "Ощущении тяжести", выход в современность, бесстрашное 
свидетельствование о ней; далее "Тоска Анненского" с ее барочной структурой
лабиринта, виртуозно запрятанного в складках уточняющих "примечаний"; и, 
наконец, "...Без фабулы" - блестящее расследование со множеством опущенных 
звеньев, исполненное "ворованного воздуха" и зияний под стать своему 
прототексту, "Египетской марке"; оно завершается на безукоризненно 
иронической ноте: "Господа, это что-то похожее на литературу, на самую 
настоящую литературу".

Перефразируя Анненского, заменяя один "референт" на другой, "жизнь" на 
"литературу", Барзах деконструирует свои же квазифилософские претензии на 
онтологизацию поэтического высказывания, на укоренение его в "инобытии" 
(сквозная тема и задача первых работ). Тяжеловесность уступает место 
легкости, привязанное к голосу (присутствию) заикание - скорописи, скорбная
мина с оглядкой на авторитеты вроде Кушнера - игре по собственным 
правилам, не отменяющим трагизма, но отводящим ему куда более почтенную в 
эстетическом отношении роль "семантического контрапункта". В предисловии, 
вообще говоря удивительно трезво оценивающем проделанный путь, Барзах 
интерпретирует эти изменения как "поражение: невозможность, нереализуемость
тех проектов, что, казалось, выкристаллизовывались в первой половине 
книги" (стр. 7). Что ж, отдадим должное самокритичности автора; и тем не 
менее не согласимся с траурным, покаянным тоном, а истолкуем их вопреки 
ему, однако опираясь на его же собственные высказывания!
.

Таковых, собственно, несколько (есть они и в предисловии). Но сначала 
обратимся к той цитате, которую так своевольно прервали, возвращая тем 
самым то, что задолжали оригиналу: "просветление первого впечатления <...> 
- обратный перевод аналитического препарирования на его зыбкий язык <...> -
восстанавливая сколь возможно полно его семантические, структурные, 
контекстуальные связи <...> - сознавая неадекватность анализа переживанию, 
и тем самым тайком "исполняя" то, "о чем невозможно рассказать". Тайком от 
кого? Не от самого ли себя, того, кто силился "рассказать", а теперь взял 
да "исполнил", то есть воплотил в письмо, рваное, фрагментарное движение 
самого письма, каковое, отнюдь не будучи лишено аналитической 
взыскательности, убеждает больше, нежели нагромождение наукообразных 
формулировок, сводящихся в итоге к тому, что "как раз претензии на 
тотальность и не дают возможности для возникновения "просвета", 
"беспросветная" смысловая заполненность не оставляет места для сдвига и !
несовпадений, в которых мне и мерещится самое главное" (стр. 10). 
"Несовпадение", "сдвиг", "сигнификационный дефицит", "десигнификация", 
"зазор", "зияние", "разрыв", "дефект", "деконструирующие элементы", 
"несостыковки", "ошибки" - если все это, по словам Барзаха, в конечном 
счете и впрямь оказывается "наиболее продуктивными и перспективными 
эстетическими механизмами", то его обратный перевод ("Обратный перевод") 
был не таким уж неточным, а сам он и практикуемая им "перформативная 
поэтика" ближе к постструктуралистской практике, чем ему того, должно быть,
изначально хотелось.

----------------------------------------------------------------------------
Дискуссии рубрики "Круг чтения":
Творчество Виктора Пелевина
Эпидемия помешательства
Чей это портрет?
http://russ.ru/forums/msg/936/936.html

Книга на завтра http://russ.ru/krug/kniga/current.htm
Выбор Пушкина http://russ.ru/krug/vybor.htm
Чтение без разбору http://russ.ru/krug/razbor.htm
Новости электронных библиотек http://russ.ru/biblio

Авторы Русского Журнала. Досье http://russ.ru/journal/dosie

Гуманитарные ресурсы России http://russ.ru/info

----------------------------------------------------------------------------
Вы можете написать отзыв на каждую публикацию РЖ на сервере http://russ.ru 
или высказать свое мнение о журнале в целом в "Книге отзывов" 
http://russ.ru/forums/msg/945/945.html
----------------------------------------------------------------------------
(с) Русский Журнал. Перепечатка только по согласованию с редакцией.
Подписывайтесь на регулярное получение материалов
Русского Журнала по e-mail: http://russ.ru/subscribe/
Russian Journal   mailto:russ@russ.ru    http://russ.ru/