Персонаж в поисках автора и Америка, которую мы потеряли
Ужасный субтропический июль наступил на нас, с неба влаги не выпадает никоторой, только противные капли от потеющих кондиционеров и мухи, испеченные на лету. И не получается даже вообразить, как долго и сил насколько хватит терпеть все это климатическое безобразие. Вот у "Журнального зала" не стало больше сил, похоже, и он прекратил свои регулярные трудолюбивые обновления - по причинам "временным" и "техническим", но как знать... Может, когда вернется?.. Ближе к зиме. Пока же, уходя от нас, оставил лишь июньские номера и "Новый мир" - июльский. Так что будем вяло растягивать наши игры с несвежим бумажно-сетевым продуктом, покуда сил, изнуренных нарзаном, хватит, а там, глядишь, к первому снегу все и образуется.
6-й "Урал" журнальный рецензент "Экслибриса" уже поспешил объявить номером года, главным образом за то, что весь он такой тематически-американский, культовый и антиидеологический в одно и то же время. Тематические номера - вещь приятная и, наверно, небесполезная, но, по правде говоря, и 5-й "Урал" был вполне хорош, и, как по мне, даже более симпатичен - как раз потому, что без культа, без ностальгии по чему бы то ни было, что мы потеряли, без идеологии - даже с приставкой анти-, и без сомнительного качества "теневых классических" стихов в переводе Дмитрия Кузьмина:
Мы не слышали шагов в прихожей. Она появилась внезапно, как радуга.
Впрочем, отечественные хайкуисты оценят по достоинству малоизвестного американского собрата под фамилией Резникофф, что "останавливает мгновение" по рецептам Уитмена и Торо.
Зато в номере 5-м стихи екатеринбургского ветерана (род. в 1922-м) Венедикта Станцева, который, как может, наследует... Тютчеву:
Мир опустился на ржаное поле, Расправив просветленные крыла, И тишина пугливая легла На душу мне, на сонное раздолье. Я слышу робкий голосок синицы - Как колокольчик полевой звенит. И смотрят с удивлением в зенит Пустые орудийные глазницы.
И еще стихи - другого классического философа, выпускника новосибирского пединститута Федора Зырянова:
Зима. Мороз живое мнет. Блаженство лета вспоминая, Как все, бессмысленно ругаю Холодной жизни скучный гнет; Работа, деньги в свой черед, А правильно ль живу, не знаю...
Этот автор родился в 1948-м. И следующее поколение - Андрей Ильенков, 1967 года рождения. Он тоже наследует... некоторым известным поэтам:
Перепью сотню хамов я (но до Ноя не допил), И в углу обезьянника, арестован и гол, Я язык мой из уст изблюю, ибо тепел, - И претят междометия, и неведом глагол.
Такая вот преемственность поколений... И "теневые классические стихи".
Проза в 5-м "Урале" выглядит куда как самостоятельнее. Здесь повесть известного автора "Сетевой словесности" Василия Чепелева"Вдвоем хорошо", довольно хитрО придуманная: герой с некоторого момента начинает жить чужую жизнь, грязноватую, скажем так, сам пишет какую-то прозу ("альбом с фотографиями"), а в финале вдруг неожиданно оказывается выдумкой второго порядка, персонажем из чужого романа и т.д. Забавна одна из последних сцен, где выдуманный (как после выяснится) персонаж ищет своего автора, вычисляя его по московским книжным магазинам. Вычислил, в конечном счете, в "Графомане".
Три "коротких рассказа", очень чистых по жанру: первый - про девушку Анюту, преданно любившую матросов, каждый раз бесповоротно уплывавших неведомо куда, девушка Анюта так же преданно любила других, сохраняя верность Андреевскому флагу:
...Плевать она хотела на иномарки.
- Ох, Нинель, что я буду делать, когда уйдет последний корабль?
- Говорят, тут будет украинская база.
- Что?! - вскричала Анюта. - Чтобы я изменила российскому флоту!
(Андрей Усалко. "Анюта").
Следующий рассказ (Анна Кирьянова. "Оргия"), очень забавный, про интеллигентную девушку двадцати девяти лет и про немолодых людей гуманитарных профессий, решивших затеять "оргию". Женское письмо иронического извода.
Наконец, последний (Павел Брычков. "Победитель") - про запойного гармониста, который в буквальном смысле "завязал". Эпиграф из Гомера:
Стану просить иль приказывать строго, чтоб сняли с меня вы Узы, - двойными скрутите мне узами руки и ноги.
Из переводов этого номера - лексикон Милана Кундеры, составленный им самим.
И здесь же путевые заметки английского командировочного - "Заметки на полях Оксфордшира" Романа Юшкова. Обыкновенно все английские путешественники пишут приблизительно одно и то же: про краны горячей и холодной воды, про странные гигиенические привычки аборигенов, про кухню (как правило, ругают, но тут - как раз наоборот), про лужайки, про пабы и т.д. За небольшим исключением Роман Юшков не отступил от традиции. Правда, он был несколько обескуражен, встретив здесь полчища крыс и суфражисток. Но в остальном все очень мило, и даже ностальгия имела место быть. В конце обнаруживаем совершенно идиллическую и до боли знакомую картинку:
Трактористы, благообразные джентльмены средних лет и старше, пашут под озимые. При моем приближении они снимают кепки и приветливо машут мне руками. Из кабин их тракторов поют Меркьюри и Боб Марли. Им вторят сытыми голосами свиньи с соседних ферм. Где же, где и когда я все это уже видел?..
Не видел, а слышал, скажем мы. В старой песенке Гребенщикова.
Ну вот, теперь впору вернуться к культовому #6. Впрочем, командированный из Сибири в Англию Роман Юшков столь красочно описывает презрение британцев и прочих европейцев к Новому Свету (что-то на манер высокомерной брезгливости старых русских к новым русским), что главные тезисы боевого манифеста Андрея Коряковцева, одного из идеологов и составителей американского номера "Урала", кажутся, скажем так, - поспешным и чересчур идеологизированным упрощением. Суть их (тезисов) в том, что антиамериканизм стал в России политической модой, что все это живо напоминает европейскую ситуацию накануне первой мировой войны: "...Тогда тоже естественная забота о национальной идентичности стала эксплуатироваться в политических целях власть имущими и вскоре выродилась в обыкновенную ксенофобию", что все это - не более чем политический кич, а культуре претит изоляционизм и т.д. Спорить трудно, но с таким!
и простыми вещами и не поспоришь.
Вторая концептуальная статья, предваряющая номер, называется "Норки нараспашку" (цитата из Воннегута) и принадлежит Андрею Матвееву. Она как раз призвана напомнить об "Америке, которую мы потеряли", то есть о других совсем временах, когда мы (то есть поколение автора этих строк, а ему сейчас за 50, по всему судя) без памяти любили все американское: джаз, джинсы, книжки, битников, всех американских писателей и всех отечественных подражателей американских писателей, - короче говоря, автор находит на пыльном чердаке большой мешок, запускает руку и достает оттуда все подряд. Это не моя метафора:
"...Как бы в одном большом мешке, куда ты запускаешь руку и достаешь то, что попадается". Для начала культовые цитаты, вроде: "хорошая бабулька была, стрелять бы таких каждый день! - сказал Изгой", "проблем духа больше не существует...", и наконец, "бред собачий, - сказал сержант".
Лью Уэлш просто возник однажды, живой, как все мы. "Блядь, Лью, - сказал я, - ты все же вроде бы застрелился?" Он ответил: "Да, застрелился, все же", - и я почувствовал сразу мурашки по коже...
Такая вот - на все вкусы - Америка, которую мы потеряли.
В заключительных позициях "Урала" обыкновенно "Последний киносеанс": в #5, как и #6 здесь "культовое американское кино". В 5-м - "Матрица", в 6-м "Бойцовский клуб" Финчера, при этом море разливанное финчерова клюквенного сока постоянный кинообозреватель "Урала" предлагает понимать в категориях Эриха Фромма: "Наиболее нормальной и наименее патологической формой насилия является игровое насилие. Мы находим его там, где оно используется в целях демонстрации своей ловкости, а не в целях разрушения, где оно не мотивировано ненавистью или деструктивностью. Можно привести многочисленные примеры игрового насилия, начиная с военных игрищ примитивных племен и кончая искусством борьбы на мечах в дзен-буддизме. Во всех этих военных играх речь не идет об убийстве противника; даже если он погибает, то это как бы его ошибка!
, поскольку он "стоял не на том месте".
Алексей Вдовин пытается объяснить "За что мы любим Тарантино", а Лев Гурский придумал что-то вроде сценария забавного сериала про Ленина, Крупскую и Инессу Арманд ("Он, Она и Прекрасная дама"): любовный треугольник, Блок, покушение, подмены, прорицания и таинственный уход на манер Федора Кузьмича:
Запись от 1 декабря: "В.И. заказал в кремлевской библиотеке последние тома сочинений Льва Толстого, а Бонч-Бруевич, возвращая их обратно, случайно передал мне. Я нашла многочисленные Володины Nota bene на полях неоконченной повести "Посмертные записки старца Федора Кузьмича". Я ее раньше не читала. Оказывается, была легенда о том, что император Александр Первый, предчувствуя восстание декабристов, сымитировал свою смерть и в гроб положил похожего на него гренадера, а сам удалился в скит. Возле слова "скит" В.И. пометил: "Скит? Ну уж, батенька, дудки! Через Гельсингфорс - и в Париж! Как сказать по-фински "окно на границе"? Спросить у Куусинена..."
При чем тут Америка, которую мы потеряли? То была пародия на американское историческое кино.