Сегодняшнее "чтиво" будет начинаться с постскриптума. Такая вот дурацкая композиция, но что поделаешь: не хочеш - мусиш, как говорят на моей исторической родине. (Специально для корректоров "РЖ": здесь не надо вставлять лишних мягких буковок, у нас на батькивщыне вполне курицынская орфография: сплошная твердость и мужественность).
Так вот, P.S. к пред-предстоящему выпуску "Чтива", - тому, что про результаты интерактива: все вычеркиваем. Вроде как - не считается. Случились некоторые обстоятельства, или, как говорят в таких ситуациях, появились новые данные, в корне меняющие дело. Один наш читатель из лучших, как потом выяснилось, побуждений решил протестировать систему защиты "РЖ", которой и не было, и проголосовал - сам-один - много-много раз. Я не знаю, в каких именно позициях он голосовал, но, по его собственному утверждению (поскольку он выложил свое письмо на форум, я не нарушу никакой конфиденциальности, если сообщу, что это был постоянный автор "НМ" Владимир Губайловский), в разгромном счете 33:1 его очков - больше половины. Справедливости ради стоит заметить, что общей тенденции это не меняет, однако culpa наша вкупе с программистами "РЖ" велика есть, и все, что я могу сказать в наше оправдание: трудно было предположить !
в серьезных людях подобное легкомыслие. Опрос все же был узко специальный, мы ж никого никуда не выбирали, какие тут риски.... Не подстраховались, короче говоря, расслабились...
Опрос наш между тем был априори не профессионально-социологический - что проговаривалось, и не репрезентативный - по определению. Он касался проблем одного отдельно взятого сайта - онлайнового журнального зала, и его участники - пользователи сети, коих на этом пространстве немногим более 1%, как известно, а среди настоящих и потенциальных журнальных читателей таковых пользователей, я подозреваю, приблизительно столько же, если не меньше.
Владимир Губайловский исходил из тех соображений, что "журналы не слишком богаты, а заказ опроса ВЦИОМу дорогое удовольствие", в сети же получается дешево и сердито. Если все правильно организовать. Насчет организации он прав безусловно, а насчет реальной журнальной социологии, то как опять же гласит наша - украинско-курицынская - народная мудрость: дэшэва рыбка - погана юшка.
Это был постскриптум. А теперь то, что кроме.
Третий номер "Знамени" открывается романом Александра Кабакова ("Поздний гость. История неудачи"), о котором уже многоесказано - в том духе, что крепкий сюжетный автор ударился в рефлексию и словоблудие, в результате чего непосредственно о герое своем вспоминает к середине повествования, а затем, вплоть до самого финала, с плохо скрываемым отвращением пытается его убить. Но, кажется, даже это толком не удается. В общем, - что-то наподобие иллюстрации к известной книжке Гениса "Иван Петрович умер": за "смертью автора" следует смерть героя, активного, действующего лица, и вместе с ней - смерть сюжета, потому как ничего с этим бескровным героем не происходит, и т!
ут (тезис-антитезис-синтез) снова воцаряется автор, в той своей ипостаси, которую критики-академики обзывают "новой исповедальностью".
Это про формальные изыски, которые, к слову сказать, не завораживают. Но можно посмотреть на вещи иначе: перед нами очередная попытка поколенческого романа (что в логике "Знамени", - в прошлом номере, помнится, эту позицию занимал "Трезвенник" Леонида Зорина), развенчание очередного пятидесятилетнего неудачника, шестидесятника-денди. Можно еще вспомнить Аксенова, которому Кабаков-писатель многим обязан, - вот, пожалуй, и все. Разве что одно необязательное отступление - вполне в рамках выбранного Кабаковым жанра. Почему-то лезут на ум старые стихи одного советского поэта - насчет "смерти героя" в прямом, а не в переносном смысле cлова. Там было так:
"И если не в силах отбросить невроз Герой заскучает порою, Я сам лучше кинусь под паровоз, Чем брошу на рельсы героя".
Затем "спасенные" герои приходят на кладбище хоронить автора:
"Прохожий застынет и спросит тепло: - Кто это умер, приятель? Герои ответят: - Умер Светлов. Он был настоящий писатель".
Вот теперь, наконец, все.
Следующая проза в "Знамени" - "гастрольный роман" Владимира Рецептера "Ностальгия по Японии", фактически, - развернутый комментарий к его же книге "Прощание с БДТ".
Дальше по оглавлению - гастрономическая лирика Ольги Сульчинской с соответствующей формулой счастья:
Лимоны, перцы, белое вино. Ты говорил: на свете счастья мало, А я тебя совсем не понимала И говорила: вот оно.
Журнальный обозреватель "Известий" полагает, что это и есть жизнь ("пока мужчинырефлектируют, женщины пытаются жить"), однако, как следует из самих стихов, - скорее особый "взгляд на мирозданье":
Я живу без оправданья, Без надежды на спасенье. Несуразное созданье, Неудачное творенье. Но на завтрак есть варенье, Это славное питанье, И у нас на воскресенье Намечается гулянье. Этот взгляд на мирозданье Улучшает настроенье.
И в самом деле.
Но главный журнальный сюжет иной, и лежит он, опять-таки, в специальной - исторической и филологической плоскости. "Знамя" продолжает серию историко-новомирских публикаций: на этот раз в архивном отделе мемуарная книга "Нас волокло время" Алексея Кондратовича, бывшего ответсека, зав.отделом и, наконец, зам. главного редактора "НМ" в "твардовскую" его эпоху. Суть сюжета в том, что в призме традиции существуют как бы два "Новых мира", один из них - "Новый мир" Твардовского, а другой - "Новый мир" ...Солженицына. Нынешний "НМ" наследует второму. В несколько заостренной форме этот конфликт предстает в "Конференц-зале", который на этот раз вышел под шапкой "Говорят лауреаты "Знамени", среди лауреатов - публикаторы "Рабочих тетрадей" Ольга и Валентина Твардовские:
"Почему эти дневники, где главным является рассказ о работе в журнале "Новый мир", на посту редактора которого Твардовский пробыл 16 лет, печатаются в "Знамени"? Этот вопрос знакомых и незнакомых нам читателей сопровождал уже подготовку к печати рабочих тетрадей нашего отца и не отпал до сих пор.
Ответ на него достаточно прост. Редакция нынешнего "Нового мира" никогда не проявляла интереса к наследию Твардовского. Журнал, выходящий под той же обложкой, что и при Твардовском, открыто заявил о разрыве с традициями старого "Нового мира".
Кажется, все же ответ не столь прост, и в устах редакции "НМ" он бы выглядел иначе.
Александр Чудаков на сей раз выступает не только и даже не столько как автор премированной журналом прозы, сколько как человек, написавший в свое время отличные книжки о мире вещей у Чехова и Гоголя:
"Основная проблема - быстрота смены вещного окружения человека, у которого все смелее отбирают вещи привычные и любимые, заменяя их новыми, которые надо осваивать. Раньше вилкой или тарелкой пользовались четыре поколения, а одноразовый пластиковый прибор находится в руках двадцать минут, после чего отправляется на свалку. Уже придуманы трансформирующаяся мебель, дома-башни с ячеями, где квартиры-кубики свободно вынимаются: неделю назад был квартал нормальных домов, а сегодня вы видите мачты-скелеты: хозяева уехали, забрав свои "блоки личной архитектуры". Предполагается устроить предметный мир меняющимся во всех его элементах - как если б человек всю жизнь куда-то ехал, глядя в окно вагона".
Скудный и стабильный вещный мир, по мысли Чудакова, "не был враждебен человеку, не бил по его сетчатке, слуху, не насиловал память, оказываясь его союзником в борьбе с Системой, освобождая душевные силы для этой борьбы", тогда как нынешний, яркий, агрессивный и меняющийся, вбирает в себя слишком много того, что называется "психическими ресурсами".
Другой лауреат "Знамени" - безусловно один из лучших его авторов Николай Работнов - в этом номере выступает со статьей "Когда закончится Вторая мировая война". Речь идет о Японии, об атомных бомбардировках и проблеме островов. Николай Работнов как всегда шокирующе парадоксален и беспощаден к стереотипам:
"Говорят, судьбу Хиросимы решило то, что это был единственный крупный японский город без лагеря американских военнопленных. Но на европейском театре 26 тысяч пленных из союзных войск, сконцентрированных в Дрездене, не спасли этот город от полного уничтожения двумя подряд авиарейдами, в каждом из которых принимало участие по 1400 (!) тяжелых бомбардировщиков. Среди американских пленных был Курт Воннегут, написавший потом "Бойню номер пять". Жертвы и разрушения были вполне хиросимские, - а это было еще в феврале, в Европе, и в Дрездене практически не существовало военной промышленности."
Вторая мировая война, по мнению автора, закончится лишь признанием японского суверенитета над Южными Курилами, что сегодня выглядит неприемлемым, впрочем, - лишь до прочтения этой статьи.
В отделе критики большая статья Карена Степаняна "Отношение бытия к небытию" о Михаиле Шишкине, Достоевском, Алексее Варламове, о прочих разных писателях, о великом могучем русском языке, и о реализме, понятное дело (Степанян всегда пишет о реализме). В языке наше спасение, - заверяет сторонников реализма Карен Степанян. Или себя уговаривает:
"Такой язык не может не содержать, хотя бы в потенции, подлинную реальность. П(р)ойдет время и она вернется - уже возвращается - и в жизнь, и в великую русскую литературу.
Подождите немного, сами увидите."
Может и увидим. А вот другая цитата - из рецензии на "Черновик" (альманах Александра Очеретянского), финальная фраза номера:
"Входя в это пространство, оказываешься по ту сторону смысла и бессмыслицы.
Молитва, заклинание, заговор - знаю ли я, что это?