Сегодня на страницах различных изданий только ленивый не рассуждает о том, как следует организовать науку в нашем отечестве и как следует ею управлять.

В большинстве таких публикаций понятие "наука" трактуется просто. В основном, в облике официанта, который приносит заказанные блюда и относит обратно грязную посуду. И вопрос заключается лишь в том, сколько платить официанту и в какую ливрею его нарядить. Думаю, что это не совсем так.

Прежде чем говорить, "как" по-новому организовать управление научной деятельностью, естественно иметь ответ на вопрос "зачем?". То есть, зачем вообще нужна наука в нашем отечестве.

Как ни странно, ответ на этот вопрос совершенно не очевиден. Ни российскому обществу, ни большинству ученых, ни многим членам Российской академии наук. Ваш покорный слуга убедился в этом на собственном опыте в ходе дискуссии, развернувшейся в Интернете и научном сообществе.

В математике одним из наиболее сильных приемов доказательства является доказательство от противного. Вот и давайте предположим, что России наука не нужна. Эта точка зрения серьезна и основательна. Неудивительно, что ее придерживается нынешнее российское правительство. Об этом можно судить по "концепции" реформирования науки, принятой на коллегии Министерства науки и образования РФ 2 сентября 2004 года и в целом одобренной правительством.

По этой концепции, из 2338 научно-исследовательских институтов, находящихся на попечении федерального бюджета, через несколько лет должно остаться 100. Остальные нужно приватизировать. И из 1804 вузов, получающих госфинансирование, должно остаться 100. В этой сотне наукой будет позволено заниматься в двадцати, то есть, вузовская наука должна быть ликвидирована как класс. Остальные заведения должны быть приватизированы.

Затраты на науку, насколько я помню по прошлому бюджету, составляли 46 млрд. рублей в год, то есть менее 2 млрд. долларов. Это намного меньше годового бюджета одного американского университета средней руки. Но и то хлеб - два миллиарда на дороге не валяются...

У научных институтов в управлении находится собственность. По сведениям, не заслуживающим особого доверия, аж на 50 млрд. долларов. Используется она поразительно неэффективно, но после реформы тоже будет, так сказать, приватизирована. А представляете, что можно будет соорудить на месте какого-нибудь физического или химического института в районе Ленинского проспекта? И вообще, наверное, на 50 млрд. долларов можно скупить все ведущие футбольные команды мира! Очевидно, это гораздо эффективнее экономически.

Существует еще одна очень серьезная экономическая и социальная причина для ликвидации науки: освободятся от никому не нужной деятельности больше 300 тысяч человек. Одни на пенсию пойдут, чтобы дать дорогу молодым (в стране-то безработица!). Другие, наиболее активные и квалифицированные, найдут себе место в других секторах экономики. Что пойдет на пользу и им самим, и соответствующим секторам. Помнится, профессор Горностаев в спектакле "Любовь Яровая" приобщился к сфере услуг, - спичками торговал. Ничего, справлялся.

Но и это не все. В былые времена наука обеспечивала оборонный потенциал страны. Науковеды считают, что в науке примерно половина исследований выполняется в интересах оборонного комплекса. В США военные НИОКР оцениваются сегодня более чем в 200 млрд. долларов. Но поскольку врагов у нас теперь нет (кроме, конечно, международного терроризма, которого стратегической ракетой не достанешь), то и оборонные исследования нам без надобности.

Говорят, где-то наука используется для создания новых товаров и услуг. Но поскольку обрабатывающая промышленность России лежит на боку, то и тут профит от науки небольшой. Так что прямой резон - ликвидировать.

Впрочем, за ликвидацию науки взялись без должной научной проработки. Поэтому попытаюсь вкратце набросать теорию ликвидации науки. Поскольку речь идет о чистой теории, то всякие совпадения прошу считать случайными, а приводимые факты рассматривать только как иллюстративный материал.

Итак, дано: нужно ликвидировать большую, развитую, успешную науку в крупной стране. Для этого должны быть веские причины. Например, за десять-пятнадцать лет убрать с арены геополитического или геоэкономического конкурента других стран, лишив его будущего. План возможных мероприятий таков.

Очень важно не спешить. Никаких демонстраций. Патетика в серьезном деле неуместна. Збигневу Бжезинскому приписывается слоган: "В XXI веке Америка будет развиваться против России, за счет России и на обломках России". Такие заявления непрофессиональны. Мне гораздо ближе тихое, скромное высказывание чиновника из Всемирного банка реконструкции и развития, которое я услышал в середине 1990-х: "Когда в стране есть люди, хорошо знающие физику, математику и отечественную историю, то у страны появляются ядерные и космические амбиции. А это не входит в наши планы". Вот это славно сказано!

Только бизнес и национальные интересы и ничего личного, никакой патетики. И все, кому надо, поняли. Прежде всего, чиновники и политики, на плечи которых ляжет основная работа по ликвидации науки.

Начинать надо с простого. Зарплату "рядовых от науки" - младших научных сотрудников, кандидатов наук - установить существенно меньшую (хотя бы втрое), чем, к примеру, у ночных сторожей или почтальонов. Поскольку и те и другие - государственные служащие, это можно сделать одним росчерком министерского пера. Как говорится в одном анекдоте: "Чтобы мало получать, надо много учиться".

Далее очень желательно объяснить народу, что Френсис Бэкон со своим "Knowledge is power by itself" ("Знание само по себе уже сила" - обратите внимание на - "само по себе") в новых исторических - рыночных - условиях не прав. Сила - да, востребована. А еще требуются сильные личные связи и сильная неразборчивость в средствах. В общем, авторитет знания и квалификации должно уронить. Иначе дело ликвидации науки может застопориться.

В России этот этап прошел блестяще. Приведу официальные данные Госкомстата о тираже изданий, выпускаемых и, естественно, читаемых в России. Уменьшение в сто раз. Невероятно? Нет, очевидно.

Наивные управленцы здесь бы и умыли руки, сочтя, как говорил незабвенный генсек, что "процесс пошел" и дальше можно не беспокоиться. Но практика велит иное. На очереди следующие шаги.

Иерархические структуры, в частности академии, имеющие славную многовековую историю, крайне устойчивы. Так что же нам сделать с той, Главной Академией? Элементарная трехходовка. Во-первых, уничтожаем уникальность. Пусть академий будет больше сотни. Чтобы каждый желающий мог назвать себя каким-нибудь академиком.

Во-вторых, надо оставить ее не у дел. Ни экспертиз, где Академия выступала бы ответственно, как организация, ни крупных проектов. Пусть будет эдаким клубом. Академик Иванов сказал одно, академик Петров - другое, а академик Сидоров заявил, что ни Иванов, ни Петров ничего не смыслят в предмете, а слушать надо его - Сидорова. При этом надо постоянно множить число комиссий, комитетов, заседаний.

В-третьих, надо финансировать ее на десятую часть от необходимого минимума (на которую просуществовать она уже не может), сетуя при этом на неэффективность российской науки.

Серьезная теория должна опираться на математические модели, позволяющие прогнозировать последствия предпринимаемых действий. В излагаемой теории развала отечественной науки такие модели построены. Они описаны в книге: Капица С.П., Курдюмов С.П., Малинецкий Г.Г. Синергетика и прогнозы будущего. 3-е издание. - М.: Эдиториал УРСС, 2003. - 288 с. (www.iph.ras.ru/~mifs/kkm/Vved.htm).

Вообще, надо дать понять, что Академия находится в двусмысленном положении. С одной стороны, она существует на государственные денежки. С другой - кого-то избирает, как-то голосует и что-то толкует про демократические принципы. То есть, ведет себя совсем не так, как нормальное государственное учреждение с замами, помами, столоначальниками и назначенным директором. Поэтому она должна прислушиваться и присматриваться к каждому намеку и мановению властной длани крупных, средних, а то и мелких чиновников в президентской администрации.

Практика ряда стран, ликвидировавших или многократно уменьшивших за пятнадцать лет свой научный потенциал, показывает, что обычно перечисленных мер достаточно. На этом этапе ученые разбегаются.

Но есть и сложные случаи. И тогда приходится действовать по-взрослому. На войне, как на войне. Надо создать обстановку тотальной лжи и, я бы сказал, привнести в происходящее дух легкого криминала:

1. Форму надо оторвать от содержания. По форме - научные сотрудники, институты, Академия. А по содержанию? Не секрет, что в ряде городов ученым, чтобы "добрать" до прожиточного минимума, приходится подрабатывать, получая вдвое, втрое, а то и вчетверо больше, чем по основному месту работы (репетиторство, преподавание, разного рода "халтурки").

Институт должен быть в состоянии организовать решение научных задач. Но как он может это делать, если нет потребных ресурсов, кроме нищенского базового финансирования, а активные сотрудники рыщут подобно корсарам по всевозможным фондам в поисках грантов? Роль институтов сводится к поддержанию инфраструктуры, обеспечивающей работу сотрудников, и к клубу, куда ученые приходят пообщаться, поработать для души и побеседовать о науке. В результате практически все говорят одно, пишут другое, делают третье, мечтают о четвертом.

2. Чтобы экономике не было от науки проку, надо развалить цикл воспроизводства инноваций.

Затраты в круге воспроизводства инноваций распределены независимо от типа экономики примерно так:

фундаментальные разработки - 1 рубль;

прикладные разработки и создание опытных образцов - 10 рублей;

конструирование, создание и оптимизация технологий, вывод на рынок - 100 рублей.

Чтобы "вырубить", к примеру, инновационный сектор экономики США, лучше всего ликвидировать второй элемент - венчурные фирмы, поддержку университетских лабораторий, занимающихся чем-то практическим (те самые прикладные разработки в 10 рублей). Ведь первый элемент "не достанешь": дома будут работать, ученых слишком много, денег, чтобы думать, им надо мало, и за всеми не уследишь. А последний элемент "не завалить" - это крупные фирмы и большие деньги, они сумеют за себя постоять.

В начале "демократии" в России "разбомбили" для надежности сразу 2-й и 3-й элементы. По существу, ликвидировали и прикладную науку, и крупные фирмы, создающие высокотехнологичную продукцию, заинтересованные в воплощении научных достижений. В последнюю пару лет, как бы в насмешку, Российскую академию наук обязали заниматься инновациями. Но даже если допустить, что за один рубль все будет сделано чудесно, где в нашей экономике и организационной структуре имеются фирмы на "десять" и "сто", чтобы воплощать, конструировать и выводить на рынки?

3. Следующий этап - "разделяй и властвуй". Тут надо, как и в любой иерархической структуре, разделить интересы "верхов" и "низов", "молодых" и "старых", "столицы" и "провинции". И вообще, чем по большему числу признаков удастся разделить науку как целое, тем больше эффект от такого управляющего воздействия.

Далее очень важно дискредитировать руководство. Во всяком случае, дать понять и ему, и всем остальным, что оно уже "на крючке". Строптивый народ наверху нужно мягко "сдвинуть по горизонтали" с ключевых постов. При этом важно все делать без шума, объясняя, что сама структура и ее руководство "должны вести себя хорошо" и ни в коем случае не защищать себя ни публично, ни в коридорах власти. Похожим образом уничтожаются армии, спецслужбы, огромные отрасли промышленности. Это срабатывает всегда. Проверено.

В конце очень важно добиться, чтобы структура сама себя начала резать, сокращать, "реформировать" и "реконструировать". Это создает ощущение тотального предательства и обычно делает невозможным возрождение организации.

Но есть и совершенно другая точка зрения на управление наукой в России. Та, которая лучше согласуется и со здравым смыслом, и с решениями Президента РФ.

В самом деле, мы живем в холодной стране, две трети территории которой находятся в зоне вечной мерзлоты.

Для большинства регионов России характерны различные комбинации экстремальных физико-географических и геоэкономических условий. У нас дорогая рабочая сила, потому что ее надо усиленно обогревать, одевать и кормить. У нас очень дорогие энергоносители в сравнении, скажем, с Венесуэлой или Саудовской Аравией. И они добываются совсем не там, где живет большинство населения, и находится обрабатывающая промышленность.

Поэтому наша страна не сможет длительное время быть, как раньше писали, "сырьевым придатком развитых капиталистических стран". Нам скоро либо продавать будет нечего (кстати сказать, судьба отечественной геологоразведки - это тема отдельного грустного рассказа), либо то, что мы имеем, если не сможем его защитить, будет в той или иной форме просто отобрано.

Очень скоро, если Россия сохранится (в чем многие зарубежные эксперты сомневаются, трактуя нашу страну как зону кризиса и предрекая распад на шесть-восемь государств в ближайшие десять-пятнадцать лет), нам придется кормить, обогревать, лечить и защищать себя самим. И торговать на мировых рынках нам придется тем, что не умеют делать другие страны. Прежде всего, высокотехнологичной продукцией, интеллектуальной собственностью и вооружением. Но для этого товар должен быть на уровне лучших мировых образцов.

Отрадно, что такого же мнения придерживается и Президент России. Встречаясь 3 декабря 2001 года с руководством РАН, он поставил перед российским научным сообществом две задачи: независимая экспертиза государственных решений и прогноз бедствий, катастроф, кризисов, разработка мер по их предупреждению и парированию; отработка сценариев перевода экономики от нынешней "экономики трубы" на инновационный путь развития.

Итак, курс определен, решения приняты. Осталось их выполнить. Начать и кончить. В современной России это нелегкая задача. Тем более что курс, обозначенный президентом, находится в разительном противоречии с решениями, касающимися отечественной науки и образования, которые одно за другим принимает соответствующее министерство РФ.

В 2002 году Институт прикладной математики им. М. В. Келдыша РАН выступил с инициативой создания национальной системы научного мониторинга опасных явлений и процессов в природной, техногенной и социальной сферах. Нашу инициативу поддержали еще десять академических институтов. Подготовлены были соответствующая программа, необходимые письма, решения, прошел не один десяток совещаний.

Однако к созданию такой системы в Академии пока не приступили. Решение оказалось заблокировано и на уровне РАН, и на уровне правительства. Нам не удалось даже внести эту задачу в список приоритетных направлений Президиума РАН.

Этот список заслуживает особого упоминания. В нем около трех десятков различных направлений. Наверное, приятно, как встарь, чувствовать себя гигантской научной сверхдержавой и заниматься сразу всем, не выделяя приоритетов. Однако в нашем случае "всем" означает "ничем". Но оказывается, и в этом есть свой резон. Все солидные люди обеспечены своими личными "приоритетиками". Отказывать им трудно и неприятно. Вот и не отказывают.

Заметим, что у наших коллег в Индии действует государственная программа ITEX-50, которая предусматривает достижение к 2008 году объема экспорта программного обеспечения в 50 млрд. долларов. Индусы последовательно идут к цели, вводя налоговые льготы, развивая исследовательские центры, совершенствуя образование программистов и коммуникационную инфраструктуру.

Планы российского правительства, по заявлениям соответствующего министра, примерно в пятьдесят раз скромнее. Есть и многие другие вещи, которыми стоит заняться в высокотехнологичном секторе экономики. Кроме того, страна, планируя выход на инновационную траекторию, должна иметь пару-тройку крупных национальных проектов. Скажем, в области космоса.

Когда-то американского президента политические противники спросили: зачем была нужна программа "Аполлон" и что же нашли американцы на Луне? На мой взгляд, он ответил блестяще: "Массу прекрасных микросхем". Амбициозные проекты часто являются локомотивами для широкого спектра других технологий.

Системы организации науки в мире очень разнообразны. Поскольку в нашем отечестве с 1991 года решено было "списывать" все с западных образцов, скажем несколько слов о том, как дела обстоят "у них".

В общественном сознании обычно остается немногое, какой-нибудь броский слоган. Приватизация - это "ваучеры", на которые, по чубайсовскому мнению, можно будто бы было купить две "Волги". От зурабовской медицинской реформы, наверное, останутся те самые "пять дней", за которые в больнице нужно излечить любую болезнь. От реформ в области науки 1990-х годов осталось чудесное и манящее слово "гранты".

В синергетике, теории самоорганизации, есть важное понятие - параметры порядка. Это те немногие ключевые переменные, которые определяют динамику всех остальных переменных. Именно параметры порядка определяют все главное в системе. Остальные степени свободы подстраиваются к этим ключевым переменным (Пригожин И., Стенгерс И.. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. Изд. 4. Синергетика: от прошлого к будущему. - М.: Эдиториал УРСС, 2003. - 312 с).

Так вот, параметры порядка в американской науке не имеют ничего общего с системой грантов - вспомогательным инструментом для выделения и поддержки активных ученых. Параметры порядка в науке США поразительно напоминают советские аналоги, а во многих случаях превосходят их масштабом, серьезностью и, я бы сказал, жесткостью организации.

Прогноз, мониторинг происходящих изменений, оценка стратегических альтернатив - важнейшие задачи современной науки. Американцы называют эти исследования красиво - "проектирование будущего". У них эта работа нужна правительству, министерству обороны, ЦРУ, многим другим серьезным организациям, крупным корпорациям...

Этой работой занят ряд первоклассных мозговых центров. В качестве примера можно привести корпорацию RAND, выполняющую широкий круг правительственных заказов. В ней работают около пяти тысяч высокооплачиваемых высококвалифицированных специалистов. Многие из них являются ведущими в своих областях.

Области эти различны - от геополитики до космических исследований, от системного анализа до компьютерных наук. Ничего похожего в современной России нет. Инициативы создать нечто подобное в нашей стране, с которыми выступают Институт прикладной математики им. М. В. Келдыша РАН и ряд других институтов РАН, пока блокируется и в правительстве, и в Академии.

Примечание. Врать не надо. Есть Международная академия прогнозирования (исследований будущего) http://www.maib.ru/ , есть Институт народно-хозяйственного прогнозирования РАН, и др. - А.О.

Прикладная наука, опытно-конструкторские разработки активно развиваются в ряде крупнейших фирм. IBM, Bell, Boeing, General Motors и др. вкладывают десятки и сотни миллионов долларов в доведение фундаментальных научных идей до продукта. Каждая из этих структур имеет огромные научные подразделения, способные оплачивать работу ученых любого ранга, вплоть до нобелевских лауреатов.

Мне довелось в общих чертах ознакомиться с организацией работы фирмы Boeing. Это государство в государстве. Жесткая дисциплина, беспощадная конкуренция внутри фирмы, тщательная охрана всего созданного ее исследователями, масштабная "скупка мозгов" по всему миру. Больше всего это напоминает мне сильный "почтовый ящик" советских времен, скажем, министерство среднего машиностроения.

Подавляющая часть фундаментальной науки (тот самый 1 рубль) в Северной Америке делается в университетах. Ключевая фигура тут - профессор.

Причем гранты, как правило, не идут на повышение зарплат. Зарплаты вполне достаточно для безбедного существования профессора и его семьи. В Канаде из грантов не платят зарплату вообще. В США профессор может получать зарплату с гранта только в те месяцы, когда не преподает. Но бывают профессорские позиции, на которых преподают всего несколько месяцев в году, а бывают и вообще без преподавания (в основном в медицине).

Тогда вся зарплата идет из гранта. Поэтому на такие позиции в основном идут те, кто не сомневается в своих возможностях. А вообще-то деньги грантов тратятся на оборудование, поездки, а также на оплату работы сотрудников более низкого уровня. Заметим, что большая часть уехавших на Запад ученых работает именно по таким контрактам.

В стандартном случае в Канаде зарплата профессорам идет от университета, а их деятельность оценивается по комплексу показателей примерно с равным весом - преподавание, научная работа, администрирование. Преподавательская нагрузка обычно не превышает двух курсов в семестр, это шесть-восемь часов лекций в неделю. В небольших университетах нагрузка больше, и на науку остается времени меньше. Но и там наши преподаватели и исследователи воспринимают работу как легкий и приятный отдых в сравнении с их деятельностью в России, где сейчас всем приходится трудиться "на износ".

Каждый год успехи профессора оцениваются и выражаются некоторым коэффициентом, обычно от 0 до 2. Если он меньше 1, такого профессора скоро выгонят. Если 1,5 и больше, то каждый год ему чуть-чуть повышают зарплату.

Успешный профессор здесь - это не рассеянный и задумчивый чудак, хорошо известный по книгам и кинофильмам (в основном американского производства). Он ближе к заведующему лабораторией наших времен "социализма". Он энергичный лидер, хороший оратор, разбирается в финансовых вопросах и генерирует массу идей, проверять которые ему, как правило, некогда. Поэтому одна из его главных обязанностей - подбирать научных сотрудников, аспирантов и постдоков и ими руководить.

Каких-либо научных задач перед профессорами не ставят. Основной стимул к работе - личные научные интересы. Обратная связь определяется тем, на что ему денег дают больше, на что меньше, а на что не дают вообще.

Гранты распределяются в США и Канаде по-разному. В Канаде фонд NSERC раздает небольшие гранты почти всем, кто способен написать разумную заявку. Поэтому почти у каждого профессора есть небольшой грантик тысяч на десять для теоретиков и в несколько раз больше для экспериментаторов. Этого достаточно, чтобы съездить на одну-две конференции за год и нанимать студентов. Нанять постдока на эту сумму уже трудно.

В США конкуренция жестче. Тамошний национальный фонд NSF раздает гораздо меньше грантов, так что большинство профессоров (70-85%) о них только мечтает. Зато получившие грант могут развернуть довольно масштабные исследования.

Как используются результаты работ, выполненных по грантам, не знаю. Но к отчетам и отзывам на гранты американские ученые относятся очень серьезно. В их научном фольклоре живет история об одном нобелевском лауреате, который, написав вместо содержательного отчета явный бред, больше не смог получить ни одного гранта.

Ну а теперь о грантах в российской науке. Здесь отечественная практика отличается от зарубежной, как небо от земли. Скажем сразу, роль грантов в сохранении отечественной науки в течение последних пятнадцати лет огромна. В эпоху развала и разрухи в научном секторе они позволили реализовать важнейший принцип - "высокая планка вместо глухой стенки".

В самом деле, исследователю жизненно необходима сама возможность независимой экспертизы его идей, предложений, проектов. Для него зачастую крайне важно издать книгу - его послание в будущее, съездить в долгожданную экспедицию, доложить полученные результаты на международном форуме.

Говорю все это "в принципе", потому что наша система грантов экстремальна. И Российский фонд фундаментальных исследований, и Российский гуманитарный научный фонд в сумме распоряжаются менее чем пятью процентами от общего объема финансирования науки. У нас очень трудно получить грант.

И, тем не менее, основное назначение большинства грантов в нынешней российской реальности - зарплата исследователей, способных проявлять очень высокую научную и жизненную активность. Один из крупных организаторов, много сил вложивших в становление Российского гуманитарного научного фонда, В. С. Семенов сформулировал идею фонда в следующих словах: "Почти невозможно выявить и отсеять худших в научном сообществе. Гораздо проще и полезнее выявить лучших и поддержать их!" Оглядываясь назад, можно сказать, что это в значительной мере удалось.

Как иногда говорят социологи, "свобода - это возможность принадлежать к нескольким иерархиям". Подавая заявку в фонд, исследователь оказывается вне отраслевой или академической иерархии. Более того, в России такой подход имеет большую и славную историю. Это практика открытых конкурсов. Выдающийся кораблестроитель академик Крылов, сделавший блестящую карьеру и во многом определивший облик военно-морского флота России, в начале прошлого века был замечен и поддержан после убедительной победы на открытом конкурсе проектов боевых кораблей.

Поэтому крайне важно то, что и РФФИ, и РГНФ подчинены не министерствам и Академии, а непосредственно правительству. Они оказались выведены из общего поля чиновничье-административных игр. Возможно, благодаря этому деньги грантов в большей степени являются "белыми", а не "черными" или "серыми", как во многих других государственных структурах. И именно поэтому широко обсуждаемые сейчас прожекты ликвидации фондов или их переподчинения Министерству науки и образования представляют собой еще один шаг к ликвидации науки в России - хотели этого их авторы или нет.

Принципиально важны гранты, поддерживающие студенческую науку. И фундаментальной, и прикладной науке не обойтись без молодых людей, готовых "штурмовать небеса". В советские времена во многих институтах были студенческие КБ и НИИ. Если думать об инновационном будущем России, то их непременно придется возрождать. И гранты для таких коллективов, открытые конкурсы будут нужны как воздух.

В подтверждение сказанного обращу внимание на опыт американских коллег. Многие значимые результаты во "взрослой", "серьезной" науке вышли из студенческих лабораторий. Например, в 2004 году в США была проведена гонка роботов-автомобилей "Крепкий орешек".

Участвовали и молодежные команды, и отдельные исследователи, и вполне "взрослые коллективы", возглавляемые классиками робототехники. Обратите внимание на упоминание об "отдельных исследователях", - по оценке профессора А. К. Платонова, работающего в Институте прикладной математики РАН, создание современного робота "тянет" более чем на 50 человеко-лет. И если студент или аспирант берется за пару годков создать действующий образец, это дорогого стоит.

Конкурс был организован следующим образом. Вначале рассматривались "бумажные" проекты, из которых было отобрано не менее двадцати лучших. Их финансово поддержали в расчете на то, что соответствующие роботы-автомобили через год выйдут на старт (срок для этой области исследований поразительно маленький).

Соревнования предстояли непростые. Автомобилям надо было проехать 230 км по опасным горным дорогам и песчаному бездорожью. При этом обязательное условие - не давить черепах, если таковые встретятся на пути. Приз победителю - 1 млн. долларов.

Команда-победитель, в которую вошли около полусотни человек (в основном молодежь), под руководством одного из ведущих американских робототехников У. Уиттейкера затратила на создание своего робота Sandstorm около 6 млн. долларов (очевидно, тоже деньги каких-то фондов). Он прошел 13 км со средней скоростью 50 км/час и встал. А многие машины вообще не ушли со старта.

Приведу отечественный пример из той же области - Молодежный международный фестиваль мобильных роботов, который проводится в Институте механики МГУ под руководством академика Д. Е. Охоцимского. Роботы ездят по залу, объезжают маяки, оптимизируют маршрут. Тут свои удачи, свои оригинальные технические решения, свои достижения. Но главное - люди, которые знают, умеют и хотят. Полагаю, что затраты на фестиваль примерно на два, а может быть, и на три порядка меньше, чем на "Крепкий орешек".

Много споров вызывают зарубежные гранты, которые иногда перепадают отечественным ученым. Одни видят в них инструмент для уничтожения или, в лучшем случае, манипулирования отечественной наукой. Другие - манну небесную и "способ войти в мировое научное сообщество".

Не согласен с обеими точками зрения.

Цель многих зарубежных грантов - включить людей, идеи и технологии из России в цикл воспроизводства инноваций одной из западных стран или транснациональных корпораций. Например, характерны "конверсионные" гранты, направленные на то, чтобы отвлечь ученых, занимавшихся закрытой проблематикой, на что-то иное. Многие из них строятся по принципу анекдота: "Иван, мне твоя работа не нужна, мне важно, чтобы ты работал". Хотя, наверно, точнее - "мне важно, чтобы ты не работал". Деньги дают хорошие, но я не знаю коллективов, которым они пошли бы впрок и помогли продвинуться вперед, а не "выжить", "перебиться", "дотянуть". Хотя и последнее немаловажно.

Другая категория грантов направлена на то, чтобы привлечь отдельных людей, во многих случаях "за позицию" или даже "за командировку" отдающих результаты работы огромных коллективов (почти как в "Горе от ума": "Амуры и Зефиры все распроданы поодиночке"). Поневоле вспоминаются дикари, меняющие золото или "сдающие своих" за горсть стеклянных бус. Увы...

Но не возьмусь осуждать ни страны, ни организации, выделяющие такие гранты. Они преследуют свои национальные или финансовые интересы. И мы не можем поставить им в вину, что они не преследуют интересы наши. И даже мысли такого рода - признак слабости. А слабых, как говорит наш президент, бьют.

Тем не менее, еще раз повторю: гранты - это второстепенный инструмент для решения вспомогательных задач, стоящих перед национальными научными системами.

Наука и образование могут сыграть ключевую роль в возрождении России (но могут и не сыграть). Сыграть именно потому, что переход к экономике, основанной на знаниях, - действительно единственный шанс нашего отечества. Но для этого надо возродить саму науку. В стратегической перспективе сделать это пока невозможно по нескольким причинам.

Наука, инновации, создание и использование новых возможностей - это "тяжелые деньги". Здесь велик риск и велико время оборота вложенных средств. Здесь нужна длительная, серьезная, кропотливая работа. Инновационный сектор надо создавать и бережно растить. Кроме того, он громоздкий, включающий разные структуры и механизмы. Субъектов, готовых к этой работе, в России пока нет. Да и действительно, зачем возиться с "тяжелыми деньгами", если "легкие деньги" лежат под ногами.

Коррупция чиновничества и серьезные научные исследования, как гений и злодейство, - вещи несовместимые. В каждом министерстве, с которым мне и моим коллегам приходится иметь дело, свой уровень "черного отката". Несведущим в организации научной работы поясню последний термин - это процент от суммы договора, который наличными необходимо отнести соответствующему чиновнику, чтобы договор состоялся.

Так вот, в последний год "откат" по ряду проектов превысил 50%. Недавно один из "взяткобрателей" всерьез объяснял мне, что именно эта практика позволяет спасти отечественный бизнес, нашу науку и образование.

Многочисленные манипуляции с массовым сознанием за последние двадцать лет разрушили смыслы и ценности нашего общества. Существует иллюзия, будто разрушили старые смыслы и ценности. На самом же деле разрушили все. Потому что на место старых идей не пришло ничего нового. Преподаватели и исследователи оказались не в состоянии отстоять свои корпоративные интересы, эффективно противостоять варварским реформам.

В тактической перспективе науку в России должно сохранить. Сохранить для сегодняшнего дня как экспертное сообщество, позволяющее предвидеть кризисы, риски и оценивать открывающиеся возможности. Сохранить как своеобразный эталон для системы образования (классическое положение Гумбольдта, что университетское образование неотделимо от науки).

Это можно сделать, поскольку:

- пока еще существует самое главное и дорогое - ученые и институты, которые в советские времена брались за крупные научно-технические проекты и успешно осуществляли их;

- есть люди, которые уже организовали блестящие инновационные проекты. А кому, как и чем заплатить - вопрос решаемый.

Опыт, слава богу, есть - кому ордена, кому звания, кому госпремии, кому деньги... Было бы дело.

Хайдеггеру принадлежит крылатая фраза: "Человек - это возможность". Наука - это возможность в квадрате. Ее можно сравнить с ребенком или волшебником. Со временем она может стать бедой или проклятием, либо опорой, надеждой и чудом. А чем она станет - во многом зависит от нас!

P. S. 28 ноября 2006 года Бюро отделения математических наук (БОМН) Российской академии наук предложило президиуму РАН ликвидировать ордена Ленина Институт прикладной математики им. М. В. Келдыша РАН. На его основе, а также на основе двух других ликвидируемых институтов - Института математического моделирования РАН и Института автоматизации проектирования РАН - должна быть создана новая научная организация.

И в тот же самый день, когда БОМН приняло решение о ликвидации Института прикладной математики им. М. В. Келдыша РАН, выступая на 60-летии Московского физико-технического института, одной из баз которого является ИПМ, первый вице-премьер Дмитрий Медведев посетовал, что нынешним горе-реформаторам безразлично, что реорганизовывать - "ЖКХ или фундаментальную науку" и что результаты от таких реорганизаций будут соответствующими...

Все вышедшие выпуски Вы можете посмотреть в Архиве рассылки по адресу http://www.subscribe.ru/archive/science.humanity.econometrika.