Дорогие читатели Уиклей! В течение года мы по мере сил радовали вас, огорчали, оставляли равнодушными, публикуя на сайте стишки, эссеистику и прозу. Сейчас, накануне праздников, самое время обозреть все это с птичьего полета и убедиться: что ни сделано, все к лучшему.
Следует сразу предупредить - в традиционном подводящем итоги выпуске "Уиклей" мы подробнее остановимся на тех публикациях, которые в свое время были обойдены должным вниманием - по техническим причинам (спешка, вирусы и прочие неурядицы), а не из идеологических соображений. Итак...
"Нам часто случалось рассматривать ткани в магазинах. Мама не то чтобы любила шить - мы жили на шитье, на заказы. Я засыпала и просыпалась под звук машинки "Зингер" и знала чугунный узор боковых решеток станка на память. Лак откидной крышки и ящичка был потерт, как и позолоченный медальон на головке швейной машины."
Шевченко - автор негромкий, живущий "по ту сторону интернета" (иначе как объяснить, что до "Современной литературы" ее проза годами неприкаянно валялась по сусекам дружественных компьютеров?), внимательный к оборотам речи и вещицам. "Остановки" - и есть мгновенные замирания перед образами и предметами, исполненные восхищения и страха. Лирические "вымышленные воспоминания".
"Я их всех вдоль дивана расставлю, маску, конечно, предварительно надену, чтобы за лицом моим никто из них подглядеть не смог. Затянусь покрепче ремешками и хожу кругом, а они от члена моего глаз оторвать не могут, у них всех слюнки так и текут. А он у меня наливается от этого еще крепче. Само собой, нужно следить за дыханием и, чтобы не сорвать организм, дышать редко и глубоко. Особую роль тут играет диафрагма. Так получается у меня приличная эрекция. Тут некоторые бабенки начинают дергаться от возбуждения, другие воют и по ляжкам своим хлопают от желания. А я им - нате, выкусите. После этого посмотрю немного в Книгу Жизни и по всей форме приступаю к молитвам."
Культовый текст, сопоставимый с "Каширским шоссе" Андрея Монастырского - хроника превращения советского счетовода в homo lignum'a, человека деревянного.
Изощренный сплав мистики с ее "презумпцией ведьмовства" и обыденной психологии заставляет вспомнить "Ребенка Розмари", шедевр Романа Полянского. История запутавшихся отношений и проверенное опытом руководство по выявлению и классификации "бытовых ведьм".
"У ведьмы обязательно есть "особые приметы". От двойного существования на ее коже остаются знаки - родинки, шрамы, рубцы, пятна, как на перелицованной вещи. Во-вторых, тело приобретает удобную для резонирования округлую форму музыкального инструмента типа виолончели. Бедра ведьмы как правило на 12-15 сантиметров шире талии. Ведьмы не ходят вприпрыжку, они волнообразны и избегают резких движений. Кроме того, поскольку внимание их направлено на тот мир в той же, если не в большей мере, как и на этот, они не удостаивают следить за собственным обликом. Во внешности ведьмы обязательно есть дефект - плохие зубы, грязные, как у цыганки, ноги, криво сшитая юбка. Несмотря на это, а может быть, благодаря этому, они нравятся мужчинам."
Пи#ди-пиз&и, постмодернизм, их много - ты один. Идут арабы на Берлин, арабы на Берлин.
Хиппующий прозаик, панкующий художник (объединение "Максим Горький") и криминальный акционист Егор Горев представлен у нас тремя рассказами: Игра в кегли,Весна,Бабкин керосин. Все три написаны в тюрьме, точнее, в тюремной больнице, которая, как ничто больше, способствует выявлению скрытых сторон личности. Определения "быль", "притча", "анекдот" применимы к ним в равной мере - при всей разнице стилевых решений.
"- Ну... эта... блин..., - мой собеседник, тихо покачиваясь, закатил глаза и попытался помочь себе руками: зачем-то выставил перед собой обе ладони и замысловато пошевелил пальцами, - Бабкин керосин пить будешь? - А это че? - Вот ты хиппуешь, да? - неожиданно спросил он. - Ну. - Кокуколу пьешь? - Пью. - Виску бе-бе-белая лошадь пьешь? - Ага. - Джин с тоником. - Бывает. - Тогда, давай! - У меня под носом поплыла, покачиваясь в такт нашим шагам, бутылка мутной жидкости с характерным, хорошо знакомым каждому запахом, - Дрынк! - приглашающе нагнул горлышко татуированный.<...>"
Август
Андрей Краснящих "Парк культуры и отдыха". Цикл рассказов, каждый из которых назван по имени одного из аттракционов Парка: "Игровые автоматы", "Русские горки", "Лабиринт". Снабжен интерактивной картой местности.
"Что такое родина? Да просто то, что ты лучше всего знаешь. Моя родина - квартира, двор и Салтовка, которую за долгое детство я исходил и объездил на трамвае статистически везде. Моя родина - программирование, которым занимаюсь семь лет и учусь которому девять. Моя родина - литература двадцатых-тридцатых".
Прозаические миниатюры харьковского прозаика Юрия Цаплина "Примечания к тысячелетию" и "Маленький счастливый вечер". Гомеопатически выверенная проза, в которой повествование служит одним из инструментов рефлексии, а классическая риторика - средством оптического увеличения миниатюрных неврозов и сатори, составляющих ткань повседневности.
Я падаю в объятья словно плод, в котором через кожицу темнеет тупая косточка - но как она поет, но как зудит она, о, как болит, болеет, теряет речь, не хочет жить, твердеет и больше - никого - не узнаёт.
Воденникова принято ругать - долго, самозабвенно, с чувством сладости во рту. Воденниковым принято восхищаться - поэтом, не устающим совершать предательства, одно блистательнее другого. Каждое из этих предательств лишает нас, любителей "Репейника" воспоминаний - родных, неотчуждаемых, как вкус жаркой манной каши со смородиновым вареньем. Воденников раздражает, как может раздражать человек вызволивший из небытия сгустки неосознанных - общих - переживаний, присвоивший это знание и - отказавшийся от него. Память подобные шуточки не прощает. "Он исписался. Тупиковый путь", - слышно вот уже несколько лет как. И пылкость, с которой это и подобное произносится, лучше всего обличает неравнодушие.
пять лет назад; я лежал в больнице в одной палате с солдатами, которые болели желтухой - у них в казарме была эпидемия простой желтухи - а у меня была гораздо более изощренная и опасная, хроническая форма желтухи (наркоманская болезнь! пользуйтесь одноразовыми шприцами) и вот я лежал с солдатами в этой белой палате которая уже была больше похожа на белую казарму и ощущал у себя внутри этот больной воспаленный орган, который я представлял себе блестящим (человеческую печень я представляю себе блестящей - по аналогии, например, с говяжьей печенью, которую я тогда часто видел на мясных прилавках - рядом с другими коровьими подробностями - такая блестящая груда, или грудка - абсолютно блестящая, как лужа) <┘>
Подборка была прислана Дмитрием Воденниковым со следующим сопроводительным текстом (мы сочли возможным процитировать его целиком, и пусть он послужит рекомендацией или, напротив, предостережением, в зависимости от Ваших чувств к Дм. В.):
Здравствуйте, Слава! Это Дмитрий Воденников. Я посылаю Вам, на мой взгляд, абсолютно гениальные тексты поэта Кирилла Медведева. Вы, кстати, я думаю, уже в курсе, что недавно вышли его переводы стихотворений Чарльза Буковски (книга "Блюющая дама"). Я не знаю, понравятся ли Вам тексты Медведева, но - это, безусловно, новое явление в русской поэзии. С уважением - Воденников.
Декабрь
В сентябрьском воздухе махаю сложною дубиной. Ещё во тьме достану пулемёт старинный с чудовищною пулей голубой, из дула вылетающей порой. Потом угрюмый, нелюдимый, старый, войду, как царь, в московские бульвары чтоб убивать там притаившихся косуль снопом вываливающихся пуль.
Сергей Зхус, Московская зима
Ловлю себя на мысли - расписанные по месяцам цитаты "Старых новостей" напоминают календарные стишки Сорокина в "Норме". Новая подборка Зхуса - достойный сему венец. Распечатайте их, порежьте и сыграйте в фанты под развесистым новогодним деревом. С праздником, дорогие товарищи!