Заметки о советской литературе. Новый облик советской сатиры. "Возрождение", #17.
"Творчество советских сатириков продолжает и дополняет обличительное направление советской литературы 1942-1946 гг. Напомним, что сатире и юмору, как жанру, у большевиков - вообще - не повезло: тому, кто живет под властью Сталина, смеяться рекомендуется не как-нибудь, а с чувством классового достоинства, а сатирики или неспособны на это, или не захотели этого; смеются они таким смехом, от которого мороз по коже пробегает; горестен и печален их смех...
Большевики сатириков бояться... Упорная и длительная борьба с сатирой была для большевиков, в какой-то мере борьбой за сохранение престижа...
Илья Ильф... отравился... Зорин (Локоть) отправлен в концлагерь, куда несколькими годами ранее спровадили Владимира Ветова...
Мих. Зощенко долго везло: писатель чудом держался в советской литературе...
Зощенко как сатирик, в смысле формы, вышел из рассказа Замятина "Электричество"...
Заимствовав у Замятина форму сказа, Зощенко проник в новую, порожденную революцией среду и там отыскал новых героев. Обаяние Зощенко - в умении вкусно рассказывать анекдоты и смешные эпизоды, которые интересны уже своей тематикой, тем, о чем рассказано...
Зощенко с первых дней творчества и по сей день остается верен форме своего сказа. Напряженные поиски новых форм лишь сравнительно недавно привели к повести "О чем пел соловей", которая для Зощенко не совсем обычна...
Повесть "О чем пел соловей" - это история любви, которая утонула в житейских мелочах, как в зыбучем песке. В советском обществе человек перестает существовать, как личность и не только потому, что он превращается в робота, - в примитивную машину, исполняющую несложные функции, - но потому, что он становится рабом забот. Заботы настолько сплющили и обезличили человека, что он перестает видеть все то, что придает жизни осмысленность и радость. Былинкин и его невеста отправляются на прогулку, за город.
Раздается песнь соловья.
Как ты думаешь, о чем поет соловей? - спрашивает Былинкина невеста.
Жрать хочет, потому и поет...
Повесть "О чем поет соловей" изумительна по мастерству: используя для изображения переживания своих героев шаблонные и тусклые слова, какими теперь, к большому огорчению, говорят тысячи людей, Зощенко превращает уголь в алмаз, перерождает чахоточное слово, вдыхая в него горесть и боль...
Большевики запретили писателю писать подобные картины. Зощенко разделил участь Булгакова. Русская литература утратила еще одного художника...
Чем же заменили творчество опальных сатириков?
Мы просмотрели комплекты журнала "Крокодил" за три года, с 1947 по 1951 гг.
Веселая улыбка давно сошла со страниц "Крокодила"; это мрачное и злое "животное" или скучает, или лязгает зубами. Характер у "Крокодила" явно испортился: журнал с удовольствием применяет площадную ругань.
Ругают, разумеется, англо-американских капиталистов... Ругани "посвящено" приблизительно 60% журнала.
Остальная жилплощадь существует для того, чтобы:
1). Бороться с пережитками капитализма в сознании людей. На первом плане, конечно, религия. Клевета (не фельетон, а именно - клевета) М.Семенова
"Шутка Гименея" типична для престарелого "Крокодила"...
Семенов возмущается, что Алексей Мельников, член комитета ВЛКСМ... и комсомолка Анна Красильникова решили венчаться в церкви. В этом "злодеянии" соучастницами явились две коммунистки: Таисия Жирнова и Мария Арзамасцева. Эти женщины (как возмутительно!) достали молодым мотобот, украсили его цветами и, вместе с Алешей и Аней, поехали в село Ильинку, где есть церковь, - к священнику.
Что ж в этом смешного? Наоборот, отрадно и немного трогательно.
2). Доказать читателю, что не так "страшен чорт, как его малюют". Есть, дескать, у нас и тюрьмы, и лагеря, без этого, знаете ли, не проживешь, но не стоит придавать этому чрезмерно большого значения: у страха глаза велики.
За эту опасную тему берется сам Д.Беляев, главный редактор "Крокодила", в "Рассказе земляка"...
3). Показать, что не все партийные вельможи злы: есть среди них и добряки. К начальству надо особый подход иметь.
Этой "волнующей" теме посвящен рассказец Эделя "После собрания".
В рассказце говорится о директоре, который вначале имел зуб против инженера Власова, но потом сменил гнев на милость и оставил Власова в покое.
Какое "благородство!"
Какое "великодушие!"
Смеяться не над чем; рот зажат; у писателя - травлей, у читателя - страхом".
Эмиграция и Запад
Жак Сорель
Запад и мы. "Грани", #11.
"Большевистская пропаганда систематически деформирует картину духовной и культурной жизни на Западе. Применяя тоталитарные категории к явлениям свободного мира, большевики пытаются навязать нелепую мысль о том, что писатели и художники Запада "продались империалистам с Уолл Стрита и умышленно отравляют сознание трудящихся мутным потоком пессимизма, порнографии и упадочничества, чтобы отвлечь их от классовой борьбы".
Согласно большевистской пропаганде, вся духовная и творческая жизнь Америки и Европы находится в состоянии маразма, разложения и загнивания.
Всякое упрощение является уже искажением действительности, потому что действительность неизбежно сложна и многогранна...
Конечно, не все на Западе благополучно. Мы не можем закрывать глаза на некоторые тенденции явно нездорового порядка. Так, например, в западной литературе нередко встречается смакование патологических явлений, шизофрении, садизма и эротомании.
Но все эти черты были бы по всей вероятности достоянием и советской литературы если бы последней было дано развиваться свободно и находится под влиянием "веяний века"...
20 век - век революций не только социально-политических, но и в области эстетических норм. В политике революционные движения направлены против старых господствующих классов и против отживших понятий, в искусстве они направлены против ложного классицизма, пытающегося задержать развитие мысли и ее художественного выражения на какой-то достигнутой стадии эволюции.
Жизнь непрестанно движется вперед. Прогрессивно все то, что способствует этому движению...
Несмотря на свои эксцессы и подчас упадочнический... характер. Литературные и художественные "революционные" течения этого века внесли живую струю в духовную жизнь Запада и своей разрушительной стихией позволили расчистить путь к творческому будущему. Джемс Джойс в литературе, Шенберг в музыке, Пикассо в живописи, Генри Мур в скульптуре являются тем очистительным огнем от гнетущего формализма 19 века, без которого немыслимо дальнейшее развитие творческих сил Запада...
Историческая задача эмиграции... - это восприятие здоровых, передовых течений Запада и приобщения себя к духовным и культурным ценностям тех стран и тех материков, куда мы заброшены по воле судьбы..."
О том, что было и чего не стало
Архим. Киприан
"Образы Италии" Муратова. Вместо некролога. "Возрождение", #15.
"Впервые имя Муратова открылось мне давно... В маленькой тульской усадьбе... одним летним вечером после теплого дождя я на столе под лампой увидел эти "Образы Италии"...
Я сразу же понял в тот далекий вечер, что автор этой книги - "мой", что книга эта тоже - "моя"... Книга пленила меня тогда целиком и унесла навсегда в особый неповторимый мир...
"Образы Италии" - это событие в русской литературе. Не история искусства и не путеводитель по церквам и музеям; не дневник итальянского паломника и вообще неопределимый тип литературного творчества...
"Образы Италии" - это одно из свидетельств великого прошлого России, один из последних лучей ее безвременного заката. Вышедшая незадолго до 14 года, она явилась каким-то прощальным приветом той неповторимой нашей просвещенности и утонченности, по которой мы были настоящими европейцами...
Она ушла. Ушел теперь и Муратов, но остались от него эти "Образы" того, что он так любил, так умел любить, так научил и других. И за это склоняется голова перед его свежей могилой, а благодарная память сердца шлет его тени свой молитвенный вздох о даровании ему вечной памяти".
Книжная летопись
Аркадьев Н. Когда-то осенью. "Грани", #11.
Березов Р.М. Дождь и слезы. - Сан-Франциско.
Бобров М. По долинам и по взгорьям. "Возрождение", #13-14.
"...По хуторам и горным станицам ползут пугающие слухи. В советском отряде, что бродит в поисках партизан, появился комиссар, который может превращаться в невидимку. Словоохотливые казачки, приверженные до всего страшного и чудесного, рассказывают, что этот невидимый комиссар везде ходит, все высматривает, все знает, и нет никакой возможности скрыть от него что-нибудь. Гуляют казаки свадьбу, а комиссар приходит в дом, садится в уголку и слушает. Слушает, да еще и записывает. Никто его не видит, да он всех видит, никто не слышит, да он слышит...
Молодая казачка с круглыми, словно у совы, глазами, проговорилась как-то, что невидимый комиссар приходит к ней по ночам.
"Впервой, когда пришел, постучал в окно", - рассказывала она раскрывшим рты любопытным казачкам. - А я, как была в одной исподней рубахе, открыла дверь. Он, Охальник, и схватил меня. Да как стал обнимать, да как стал прижимать... Я, испужамшись, в крик: "Что ты, говорю, над бедной вдовой измываешься! Да кто ты такой есть?" А он ответствует: "Комиссар я невидимый и дюже в тебя влюбленный"...
Ну, а дальше? - не унимаются соседки.
А чиво я с ним сроблю?.. Раз же он влюбленный и насильничает.
И казачка начинала поправлять платок, чтобы скрыть потеплевшие глаза, заблестевшие радостью.
А какой же он из себя будет? - липнут казачки.
Чижолый такой и вполне даже рыжий. Бородища чуть не до пояса и весь гранатами увешанный..."
"Об этой книге... толков множество. Естественно, потому что книга замечательная. Не только по мастерству.., но прежде всего по некоей удивительной внутренней свободе и цельности суждения - чертами, нашей современностью почти утраченными. - Суждений спорных, скажут мне. Но это уже другой вопрос...
...автор передает свои впечатления от встреч и знакомств, явно не желая подвергать их нейтрализующему влиянию академической беспристрастности. "Великий современник" рассказывает о современниках же. Без поправки на историю и учебники литературы...
...В.Брюсов, "лающий в дудкообразный нос"... Маяковский с "корытообразным" ртом, "извилистыми жабьими губами"... Блестящий и пародийный портрет К.Бальмонта, который "всю жизнь поистине изнемогал от самовлюбленности"... Наряду с изумительно тонким разбором творческих приемов Куприна, производится... развенчание А.Блока...
Книга же, повторяю, очень хороша. - Чудесный такой мостик, переброшенный из современности в прошлое нашей литературы одним из замечательнейших ее мастеров". (Л.Р. "Грани", #11).
Гагарин Е. Семейная табакерка. "Возрождение", #15.
Дон-Аминадо (А.П.Шполянский) В те баснословные года. Стихотворения. - Париж.
Ельфимов П. Когда уходят тени. "Возрождение", #13-15.
"Кажется, Флоберу принадлежит меткое изречение: "Не прикасайтесь к кумирам, - позолота остается на руках"...
Б.Зайцев уже дал в начале 30-х годов образец своего понимания биографических тем, создав, с присущим ему талантом, прекрасную, но не во всем бесспорную книгу о Тургеневе. 20 лет спустя им избран как объект для истолкования личности, творчества и жизненного пути - Василий Андреевич Жуковский...
Как и в книге о Тургеневе, Зайцева интересует обнаружение основного внутреннего пласта, создавшего, по представлению автора, монолитно цельный образ Жуковского, который выдвинут автором как "единственный кандидат в святые от литературы нашей"...
Для Зайцева путь Жуковского есть прежде всего поиски Царствия Божия, - задание столь частое в русской литературе, но "в одном Жуковском нашедшее завершение гармоническое"...
Книга Зайцева оказывается редкостно целостной и воистину мудрой в приближении читателя к авторскому замыслу. Чередование превосходнейших "зайцевских" пейзажных описаний, бытовых и жанровых подробностей, лаконичных и выразительно-метких характеристик и психологических портретов, анализов религиозных мотивов, столь характерных для Жуковского, превращают работу Зайцева в одну из удачнейших "художественных биографий" на русском языке и в одно из проницательнейших его произведений, посвященных теме творчества..." (Н.Андреев. "Грани", #14, 1952).
Злобин В.А. После ее смерти. Стихи. - Париж.
Кленовский Д. Стихи. "Грани", #11.
Кроткова Х. Белым по черному. Стихи. - Париж.
Крымов В.П. Из кладовой писателя. - Париж.
Левицкий С.А. Душа и маска большевизма. - Нью-Йорк.