В детстве меня учили, что Маркс - величайший из мудрецов. В юности я критиковал его как основателя учения, которое стало идеологической основой для деспотизма в моей стране. Но коммунистический режим пал, новый во многих отношениях оказался не лучше. В XXI веке наследие и личность Маркса могут рассматриваться куда спокойнее, во всяком случае - без вмешательства личных эмоций.

Карл Маркс по праву занимает одно из ведущих мест среди социальных теоретиков XIX века. Он предложил один из вариантов комплексного объяснения исторического процесса, выстраивал цепочку от экономического "фундамента" эпохи к другим её элементам. "Ручная мельница дает вам общество с сюзереном во главе, паровая мельница - общество с промышленным капиталистом" [1]. В этом экономическом детерминизме проявляется однобокость, но концептуальные предложения Маркса дали пример другим исследователям, которые могут строить свои модели и на других фундаментах.

Экономический детерминизм Маркса создал ему репутацию экономиста. Но собственно экономических исследований в законченных работах Маркса не так много. Маркс - профессиональный философ (по современной российской квалификации - кандидат философских наук), его выводы рождаются в логических рассуждениях, а затем автор уже подбирает эмпирический материал для их подтверждения. Но и на этом он не останавливается. В знаменитых тезисах о Фейербахе Маркс писал: "Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его" [2]. То есть научные исследования нужны Марксу не сами по себе, не для удовлетворения любопытства или вклада в копилку знаний человечества, из которых каждый волен брать, что ему надобно. Исследования нужны для построения программы изменения мира к лучшему.

Это сильный, но обоюдоострый тезис. Желая изменить мир, философ может начать подгонять результаты своих размышлений под собственные идеологические представления об оптимальном общественном устройстве. Во всяком случае "Манифест коммунистической партии" телеологичен, история в нём стремится к тому коммунизму, о котором мечтают Маркс и Энгельс.

Программа Маркса формулируется с философским максимализмом. Философ может обходиться без анализа конкретной реальности и в своих выводах свободен от современности. Он может помыслить об обществе максимальной солидарности, о преодолении труда и "отчуждения". Юный Маркс и его друг и интеллектуальный оруженосец Фридрих Энгельс пишут смело до абсурдности, заглядывая в такие дали, где наивность граничит с провидчеством. Предложение Маркса и Энгельса, выдвинутое для решения проблемы специализации, характерно только для очень наивных представителей интеллигенции, никогда не занимавшихся физическим трудом, который требует навыков и квалификации: "в коммунистическом обществе, где никто не ограничен каким-нибудь исключительным кругом деятельности, а каждый может совершенствоваться в любой отрасли, общество регулирует все производство и именно поэтому создает для меня возможность делать сегодня одно, завтра - другое, утром охотиться, после полудня ловить рыбу, вечером заниматься скотоводством, после ужина предаваться критике, - как моей душе угодно, - не делая меня, в силу этого, охотником, рыболовом, пастухом или критиком" [3]. Общество обеспечит...

Но не будем смеяться над этой идеей, такой абсурдной для XIX в. Интересно, что в этой наивной картинке коммунистического общества разделение труда сохраняется, но оно не закреплено социально. Один и тот же человек, словно по-детски играя, занимается то аристократичной охотой (вряд ли при развитом животноводстве она преследует цель добычи продовольствия), то прозаическим скотоводством и рыболовством, то демократичной критикой. Но в этом детском саду присутствует мудрый воспитатель - общество, которое "регулирует", решает, чего не хватает - скотоводства или критики.

Идеал по "Немецкой идеологии" - это игра (позднее ставший более солидным Маркс предпочтет идеал научного творчества). Немножко того - надоело, немножко другого - наскучило - возьмемся за третье. Игра и труд - это не одно и то же. Маркс это понимает, и произносит фразу, шокирующую читателей: "коммунистическая революция выступает против прежнего характера деятельности, устраняет труд...".

В дальнейшем, погружаясь в политическую и публицистическую рутину, Маркс забросил некоторые темы юности. Он больше не критиковал труд и не пытался разобраться в сложностях "отчуждения", сосредоточившись на философско-экономических категориях, среди которых центральной стала "прибавочная стоимость" - скорее философское, чем конкретно-историческое объяснение того, почему рабочие живут хуже, чем капиталисты. Вместо борьбы с "отчуждением" - не до конца проясненной, но фундаментальной причиной человеческих несчастий, Маркс объявляет главной задачей ликвидацию частной собственности, которую сам же иногда трактует как "лишь юридическое выражение" производственных отношений [5], то есть следствие, а не причину проблем капитализма.

Соединение философской диалектики и экономического детерминизма позволило Марксу освободиться от идеалистической школы Гегеля, сделать своё учение более убедительным для сторонников практических, экономических аргументов. Но Маркс создавал теорию не для "прогрессивной буржуазии", он нашёл социальный рычаг для свержения капитализма с помощью его "могильщика" пролетариата. И тогда настанет будущее, которое могло называться гуманизмом (и партия Сталина могла называться впоследствии Гуманистической партией Советского Союза). Слово "коммунизм" уже было занято общественно-политическими сектами, к которым Маркс не испытывал симпатии. В письме к А. Руге (1843) Маркс трактует коммунизм еще как "одностороннее осуществление социалистического принципа", "особое выражение гуманистического принципа" [6]. Но после некоторых колебаний Маркс и Энгельс все же решили, что их модель абсолютного альтруизма и целостности общества должна иметь именно такое название - коммунизм, общность. Диалектика плюс экономика - вот формула моделирования общества, которую избрал Маркс. А диалектика требует снятия, преодоления противоречий, в перспективе - целостности, тотальности социума.

Ленин и другие последователи Маркса и Энгельса правы, когда выводят их учение из гегельянства, материализма Фейербаха, либеральных экономических учений ("буржуазная политэкономия") и социалистических теорий предыдущего периода, которые, дабы подчеркнуть их допотопность в сравнении с Марксом, называют утопическими. Утопия - место, которого нет, но которое может быть в будущем. В этом отношении Маркс - тоже утопист. Но он гордится научностью своего проекта (как сугубо научным считал свое учение и "утопист" Шарль Фурье). Научный утопизм.

В списке источников учения Маркса обычно отсутствует Пьер-Жозеф Прудон. Однако его влияние на Маркса заметно. Маркс читал "Что такое собственность" и положительно отзывался об этой книге Прудона. В "Святом семействе", несмотря на некоторые придирки к Прудону, Маркс и Энгельс признали, что Прудон "подробно показал, как движение капитала производит нищету" [7]. Но мало ли что мы читаем и хвалим. Правда, Маркс знакомился с мыслями Прудона и затем беседовал с ним лично, когда Прудон уже сформулировал основы своего учения, а Маркс еще находился в поиске. Прудон поставил задачу соединения экономики (в которой считал себя знатоком, и с ним были согласны многие читатели) и диалектики - где знатоком был как раз Маркс. Так что беседы Прудона и Маркса были посвящены решению общей задачи.

Познакомившись в 1844 г., Прудон и Маркс подробно обсуждали философские и экономические проблемы. Оба стремились использовать диалектику для анализа экономических процессов. Их дружеские отношения продолжались до 1846 г. Столь долгий срок знаменателен - Маркса нельзя назвать человеком, терпимым в отношении оппонентов. Характерно такое воспоминание К. Шуца, встречавшегося с Марксом как раз в этот период: "Все, что говорил Маркс, было, безусловно, основательно, логично и ясно, но я никогда не видел человека, столь высокомерно ранящего окружающих, который был бы столь невыносим. Как только какое-либо мнение расходилось с его мнением, он... не удостаивал чести даже рассмотреть его... Я хорошо помню тот тон рвотного отвращения, с которым он изрыгал слово “буржуа”, и именно “буржуа” он называл каждого, кто позволял себе ему противостоять" [8]. История конфликтов Маркса с Прудоном, Герценом, Бакуниным и даже собственным многолетним другом Эккариусом подтверждает это мнение. Дело, конечно, не только в неуживчивом личном характере Маркса, но и в неуживчивости его взглядов. Маркс в своей философской последовательности отстаивал тотальную целостность общества и радикальные пути к ней. Отклонение от чистых принципов могло вести к сохранению сферы частного, "буржуазного" в будущем обществе. В целостном коммунистическом обществе могла быть только одна истинная, "научная" точка зрения, все остальное было творением столь отвратительных "буржуа" и служило их самосохранению. Переход от несовершенства к тотальному решению проблем современного общества должен быть быстрым, революционным. Иначе целостное общество просто не может возникнуть - его будут разрушать противоречия.

Но объявить Прудона "буржуа" было нелегко. Он был известен как критик собственности и, к тому же, был рабочим - в отличие от Маркса. В то время как Прудон уже давно разрабатывал экономические проблемы, Маркс был профессиональным философом и еще только осваивал начала политической экономии.

В 1846 г., когда Маркс пытался привлечь известного социалиста к своему корреспондентскому комитету, Прудон разъяснил свой взгляд на путь преодоления собственности. В письме к Марксу Прудон подверг критике планы насильственной революции, выдвигавшиеся коммунистами: "не будем впадать в противоречие Вашего соотечественника Мартина Лютера, который ниспровергнув католическую теологию, тут же, при помощи отлучений и анафем принялся создавать протестантскую теологию... Может быть, Вы все еще придерживаетесь мнения, что никакая реформа не даст результата без того, что мы в прошлом называли революцией, которая может быть толчком. Это мнение я понимаю и извиняю, о нем я охотно побеседовал бы, поскольку я его долго сам разделял, но, признаюсь Вам, я полностью отошел от него в ходе моих последних исследований. Я считаю, что для успеха этого не нужно, и, следовательно, мы не должны рассматривать революционное действие как средство социальной реформы, так как это - мнимое средство, которое было бы призывом к применению силы, к произволу... Я предпочитаю сжечь институт собственности на медленном огне, чем придать ему новую силу, устроив варфоломеевскую ночь для собственников" [9]. Прудон призывал Маркса не считать ни один вопрос окончательно решенным и исчерпанным, свободно обсуждать любые точки зрения. "Вот, мой дорогой философ, то, что я сейчас думаю, если я только не ошибаюсь; и если это понадобится, я готов получить по рукам в ожидании моего реванша" [10]. Прудон "получил по рукам".

И несколько высокомерный тон письма Прудона (на тот момент - более известного теоретика), и обидное для Маркса наименование "философ" (то есть не специалист в экономике) еще не были основанием для разрыва. Но Маркс не собирался принимать предложенные Прудоном правила дискуссии. Высказав скепсис в отношении революционного переворота, Прудон поставил себя по другую сторону баррикад.

Маркс стал готовить удар по былому союзнику. Но, как это часто бывает в таких случаях, сокрушительный удар получил сам Маркс. Он еще не успел обработать свои экономические рукописи в книгу, а Прудон уже выпустил исследование “Система экономических противоречий или философия нищеты”. Опередив Маркса в изложении ряда идей, роднивших двух теоретиков, Прудон глубоко уязвил самолюбие оппонента. Не подозревая об этом, Прудон направил Марксу свою книгу с дружеским письмом. Ответом стала полная оскорблений работа “Нищета философии”.

На протяжении десятилетий Маркс настойчиво доказывал свое интеллектуальное превосходство над Прудоном. Это самоутверждение выглядит несколько странно, если вспомнить, что работы Маркса высоко оценивались современниками. Марксу было важно доказать, что он был отчасти даже учителем Прудона, хотя ученик этот оказался непутевым: "Я заразил его... гегельянством..." [11]. Это - преувеличение. С основами гегелевской философии Прудон ознакомился раньше, слушая лекции де Аренса в Коллеж де Франс. Затем работы Гегеля Прудону читал Грюн (Прудон не владел немецким). Постижению диалектики Прудоном способствовал и блестящий знаток Гегеля Бакунин, ставший, в свою очередь, учеником Прудона на ниве анархизма. В лице Маркса Прудон получил лишь собеседника-гегельянца, причем весьма неортодоксального. Но и Прудон был неортодоксальным гегельянцем. Маркс, забывая о своих отклонениях от гегелевской ортодоксии, резко критикует Прудона за неортодоксальную трактовку диалектики.

Во многом два теоретика шли параллельными путями, но Прудон естественным образом опережал Маркса, так как начал заниматься политической экономией раньше.

И Прудон, и Маркс стремились вывести свои социальные взгляды из нужд и противоречий современного им общества. Прудон успел сделать это раньше. В работе "Система экономических противоречий или философия нищеты" Прудон применил метод диалектики и трудовую теорию стоимости к анализу экономических противоречий капитализма и предложил свой путь их преодоления. По мнению марксиста М. Туган-Барановского, "“Экономические противоречия” содержат в себе такую глубокую критику капиталистического строя, что большинству последующих критиков капитализма оставалось только развивать или видоизменять мысли Прудона. Не подлежит сомнению, что, несмотря на крайне пристрастную критику Прудона Марксом, “Капитал” Маркса создался под непосредственным влиянием “Экономических противоречий”. И это не удивительно, так как Прудон был первым замечательным экономистом, применившим гегелевский диалектический метод к исследованию системы экономических категорий во всей их совокупности. Тому же методу следовал и Маркс" [12]. Маркс вынужден был в своих философско-экономических штудиях следовать за Прудоном или параллельно ему.

Прочитав "Нищету философии" Маркса, Прудон охарактеризовал ее несколькими словами: "Это сплетение грубости, клеветы, фальсификации, плагиата" [13]. Читая Маркса, Прудон и его друзья делали пометки на полях. Они показывают, где, по мнению Прудона и его друзей, Маркс приписывает оппоненту то, что тот не утверждает, где нарушает логические правила. Прудон писал для себя, поэтому нередко он ограничивается краткими надписями: "Пустой треп", "Клевета", "Плагиат" (это - когда Маркс пересказывает Прудона, не указывая, что здесь он с ним согласен). Но ряд замечаний носит содержательный характер. Возможно, Прудон подумывал об ответе, но события революции 1848 г. отвлекли его, а после революции Маркс имел известность гораздо меньшую, чем Прудон, и, видимо, француз не счел необходимым тратить на Маркса свое время.

Прудону и Марксу стало не до взаимной полемики в 1848 г., когда Европу охватила революция. Теперь философам предстояло менять мир. Маркс и Энгельс не могут более вязнуть в исследованиях. Требуются четкие формулировки, кредо. Они выпускают "Манифест коммунистической партии". Здесь соединены две стороны их учения - диалектическая картина истории и социально-политический проект. Причем второе не вполне вытекает из первого. В начале Манифеста представлена картина истории, основанная на классовой борьбе: "История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов. Свободный и раб, патриций и плебей, помещик и крепостной, мастер и подмастерье, короче, угнетающий и угнетаемый находились в вечном антагонизме друг к другу, вели непрерывную, то скрытую, то явную борьбу, всегда кончавшуюся революционным переустройством всего общественного здания или общей гибелью борющихся классов... Вышедшее из недр погибшего феодального общества современное буржуазное общество не уничтожило классовых противоречий... Наша эпоха, эпоха буржуазии, отличается, однако, тем, что она упростила классовые противоречия: общество все более и более раскалывается на два большие враждебные лагеря, на два большие, стоящие друг против друга класса - буржуазию и пролетариат" [14]. Это противоречие должно закончиться "революционным переустройством всего здания" в соответствии с проектом Маркса и Энгельса.

"Манифест" прогнозирует и призывает: "пролетариат использует свое политическое господство, чтобы вырвать у буржуазии шаг за шагом весь капитал, централизовать все орудия труда в руках государства, т.е. пролетариата, организованного как господствующий класс, и возможно более быстро увеличить сумму производительных сил.

Это может, конечно, произойти сначала лишь при помощи деспотического вмешательства в право собственности и в буржуазные производственные отношения", среди которых - экспроприация земельной собственности, высокий прогрессивный налог, отмена права наследования (позднее Маркс и Энгельс будут обличать Бакунина за приверженность этой идее), конфискация имущества эмигрантов и мятежников, банковская монополия государства, расширение государственного сектора и создание промышленных армий [15]. В основном эти идеи лягут в основу практики марксистско-ленинских партий в начале их правления. А критики марксизма, опираясь на программу "Манифеста", предсказывали возникновение нового общества угнетения, бюрократической диктатуры.

Из предложенной в "Манифесте" картины истории, где в каждой эпохе парами борются классы, а потом сменяются новыми парами в новых "общественных зданиях", не вытекает, что нужно именно централизовать всё в руках государства, а не передавать рабочим объединениям, как предлагали Прудон, Бакунин и другие оппоненты Маркса.

Участие коммунистов в революции 1848-1849 гг. было довольно скромным, хотя и позволило Марксу и Энгельсу приобрести полезный публицистический и политический опыт (а Энгельсу даже имидж военного эксперта). Подводя итоги этого опыта, Маркс и Энгельс выдвинули идею непрерывной революции. Возможность для смены социальных систем имеется далеко не всегда. Маркс фокусирует свое внимание на экономике как важнейшем показателе готовности к социальному перевороту. Хотя уровень экономики XIX в. оставлял капитализму еще немалые резервы роста, но в 1848-1850 гг. основоположники марксизма ждут со дня на день революцию, которая в результате непрерывного развития перерастет в мировую коммунистическую: "наши интересы и наши задачи заключаются в том, чтобы сделать революцию непрерывной (перманентной) до тех пор, пока все более или менее имущие классы не будут устранены от господства, пока пролетариат не завоюет государственной власти, пока ассоциация пролетариев не только в одной стране, но и во всех господствующих странах мира не разовьется настолько, что конкуренция между пролетариями в этих странах прекратится и что, по крайней мере, решающие производительные силы будут сконцентрированы в руках пролетариев" [16].

Не в экономическом полнокровии капитализма зарыта собака марксистской революции, а в продукте капиталистической экономики - в пролетариате. Это - армия революции и строительный материал нового общества. Готовность этой армии - это и есть предпосылка революции по Марксу.

Маркс надеется, что пролетарии используют свою энергию отрицания капитализма для разрушения этого строя, что автоматически приведет к возникновения нового строя - коммунизма. Но значит ли это, что рабочие сами по себе испытывают стремление именно к коммунизму? Позднее Ленин отметит, что стихийное рабочее движение не вырабатывает социалистической стратегии, идеология социализма привносится в рабочий класс извне, со стороны интеллигенции. Из этого следует, что соответствие социалистической стратегии интересам пролетариата - это теоретическая модель, а не результат эмпирических исследований. К чему же в действительности стремится пролетариат?

Прежде всего - это защита своих социальных прав, рост уровня зарплаты, но не ответственности. Это как раз то, что человеку дает социальное государство. Оно заботится о человеке труда, сохраняя его роль специализированного инструмента индустриальной машины. Сохраняя свой образ жизни, рабочий стремится не к социализму, а к социальному государству. К социализму он может стремиться только как человек, который хочет перестать быть элементом производственной цепочки, перестать быть фабричным рабочим.

Социальное государство не устранило эксплуатацию, но несколько смягчило ее последствия. Значительная часть рабочих получила защиту социальных прав, отпуск, пособия, некоторую уверенность в завтрашнем дне. А неомарксист Г. Маркузе с разочарованием констатировал социально-психологическую интеграцию рабочего класса в капиталистическое общество.

А по итогам первой революции с активным участием пролетариата Маркс написал работы "Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г." и "18 брюмера Луи Бонапарта", в которых использовал метод классового анализа. Это также было нужно не само по себе. Эмоционально раздавая оценки участникам событий и абстрагируясь от некоторых важных обстоятельств, не важных с точки зрения его схемы, Маркс предлагает внутренне непротиворечивую картину развития революционного процесса от буржуазных задач к грани пролетарской стадии. После поражения пролетариата следует неизбежный откат к буржуазной диктатуре через бесславное (в отличие от пролетарского) поражение промежуточных ("мелкобуржуазных") политических сил.

Увязывая разные стороны своей теории в письме к И. Вейдемейеру, Маркс писал: "То, что я сделал нового, состояло в доказательстве следующего: 1) что существование классов связано лишь с определенными историческими фазами развития производства, 2) что классовая борьба необходимо ведет к диктатуре пролетариата, 3) что эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов" [17]. Таким образом, Маркс выдвигает концепцию исторического развития, которое детерминировано развитием производства и ведет к бесклассовому обществу через централистичное (судя по "Манифесту") социально-политическое устройство, которое Маркс называет "диктатура пролетариата".

В 50-е - первой половине 60-х гг. Маркс хотя и комментирует текущую политику в публицистике, но смотрит на современность больше со стороны. Время коммунистов еще не пришло. Можно посвятить время теории. "Вызов Прудона" не забыт, и Маркс пишет свою философско-экономическую книгу "Капитал" - более обширную и причесанную, чем "Нищета философии". "Капитал" - это модель (можно спорить - насколько точная) одной общественно-экономической формации. Закладывается краеугольный камень формационной теории, основа которой предложена уже в "Манифесте коммунистической партии". Маркс не является первооткрывателем стадиальности общественного развития. Это признавал и Энгельс [18]. Но в работах Маркса впервые появилось понятие формаций - социальных комплексов, сменяющих друг друга. Как экономический детерминист, эти формации Маркс определил как общественно-экономические, основанные на определенных форме собственности и способе производства. Отталкиваясь от смоделированной им формации капитализма, Маркс пунктирно намечает остальные фазы. До капитализма - феодализм. А до этого? Тут сложнее. Уж больно непохожи античные общества Греции и Рима и азиатские деспотии Месопотамии и Египта. Маркс пытается решить эту проблему с помощью идеи двух параллельных форм собственности и, следовательно, формаций, вырастающих из первобытного коммунизма - азиатской и античной [19]. Энгельсу такой подход показался недостаточно стройным, и он упростил схему, настаивая, что до феодализма был рабовладельческий способ производства. Но ни в одной стране древности рабы не составляли большинства населения (применительно даже к "самой рабовладельческой" Греции это признают и сторонники концепции рабовладельческого способа производства [20], а относительно стран Древнего Востока этот факт уже не вызывает никаких сомнений). Кричащие различия между азиатским и европейским вариантами "рабовладельческого" способа производства время от времени порождали в советской историографии дискуссии об азиатском способе производства. Востоковеды доказывали вспомогательную роль рабовладения в Древнем Востоке. Они выдвигали концепции параллельного существования двух способов производства в древности либо предлагали объединить все многообразие докапиталистических эксплуататорских обществ в единой докапиталистической формации. Сторонники прежней концепции признавали, что названия "рабовладельческий способ производства" и "рабовладельческая формация" во многом условны, и наряду с рабовладением важную роль здесь играет эксплуатация крестьянского населения государственной корпорацией [21]. Идеологические органы каждый раз прекращали такие дискуссии. По ряду причин. Во-первых, утверждение о том, что государственная корпорация может быть эксплуататором сама по себе, а не как проводник воли какого-то иного класса, могло навести на мысль, что в СССР создано эксплуататорское общество с господствующим классом в лице государственной бюрократии. Во-вторых, предложение выделить две формации, существующие параллельно, а не последовательно, опиралось на богатый фактический материал о культурно-географических различиях стран Востока и Запада. Бросалась в глаза недооценка официальной идеологией местных особенностей, которые нивелировались формационной теорией. От теории отдельного "азиатского" способа производства - один шаг к цивилизационной теории, противостоящей стадиальному (в частности - формационному) подходу к общественному развитию (и также к обнаружению черт азиатского способа производства в СССР). После распада СССР интерес к формационной теории уменьшился, и напрасно. Историкам полезно иметь систему координат, где цивилизационные "меридианы" дополняются стадиальными "параллелями". "Докапиталистической" формации соответствует традиционное аграрное общество, "капиталистической" в основном - индустриальное городское, а посткапиталистическая перспектива сегодня может обсуждаться в контексте постиндустриального общества.

С будущим Марксу было все ясно: после капитализма естественно наступит коммунизм. Переходом к нему станет диктатура пролетариата. Но и после того, как диктатура пролетариата выполнит свои задачи, коммунизм сначала будет неполный, ранний. Экономическое описание этих двух фаз коммунизма Маркс даст в 1875 г. в "Критике Готской программы". В марксистско-ленинской литературе первую фазу будет принято называть социализмом. Суть марксистской модели будущего общества - централизованная экономика, работающая по единому плану. Своего рода мировая фабрика с единым правлением, которое выбирается рабочими для общего блага.

Эта модель критиковалась сторонниками самоуправленческой модели посткапиталистического общества (социализма) - анархистами и народниками. Наиболее болезненные теоретические удары маркистской модели были нанесены М. Бакуниным, с которым Маркс сначала сблизился, а затем столкнулся на ниве I Интернационала.

Читая Маркса, Бакунин с поразительной точностью предсказал ряд важнейших, системообразующих черт того строя, который будет создан коммунистическими партиями в ХХ веке. Сколько бы после этого не писали о том, что Ленин и Сталин нарушали указания Маркса, и потому учитель не несет ответственность за учеников, критика Бакунина показывает - строители тоталитарной системы взяли у Маркса именно то, о чем предупреждал "Великий бунтарь".

Главная иллюзия марксизма - временный характер диктатуры, которая взялась управлять всем хозяйством страны: "Марксисты... утешают мыслью, что эта диктатура будет временная, короткая. Они говорят, что единственной заботой и целью ее будет образовать и поднять народ как экономически, так и политически до такой ступени, что управление скоро сделается ненужным, и государство, утратив политический характер, обратится само собой в совершенно свободную организацию интересов и общин..." [22]. Марксисты при этом забывают опыт истории, который показывает - любая правящая элита защищает свои привилегии.

Бакунин вскрывает коренное противоречие марксистского проекта - между целью и средствами: "Своею полемикою против них мы довели их до осознания, что свобода или анархия, то есть вольная организация рабочих масс снизу вверх, есть окончательная цель общественного развития... Они говорят, что такое государственное ярмо, диктатура есть необходимое переходное средство для достижения полнейшего народного освобождения... Итак, для освобождения народных масс надо их сперва поработить! ... Они утверждают, что только диктатура, конечно, их, может создать народную волю, мы отвечаем, что никакая диктатура не может иметь другой цели, кроме увековечивания себя" [23]. Любой функционирующий аппарат стремится к самосохранению, а не самоуничтожению. И - оборотная сторона той же медали -"диктатура способна породить в народе лишь рабство", привычку подчиняться приказам центральной власти, что тоже отнюдь не будет способствовать отмиранию государственности [24].

Маркс отвечал: "Неужели, например, в профессиональном союзе весь союз образует свой исполнительный комитет? Неужели на фабрике исчезнет всякое разделение труда и различные функции, из него вытекающие? А при бакунинском построении “снизу вверх” разве все будут “вверху”. Тогда ведь не будет никакого “внизу”" [25].

Для Маркса непонятно, что переход к социализму действительно связан с преодолением жесткого разделения труда. Впрочем, Бакунин тоже не уделяет внимания этой теме, и находит решение проблемы на пути жесткого подчинения "верха" "низу" с помощью императивного мандата. Бакунин выступает за федерализм как антитезу диктатуре, а не любому различению "верха и низа". В концепции Бакунина "верх" подчинен "низу", и потому пирамида власти перевернута - с этой оговоркой можно даже согласиться с Марксом, что у Бакунина "все будут наверху", ибо делегаты от общин будут "внизу", под общинами. Аналогичную мысль Маркс берет на вооружение, защищаясь от возражения Бакунина: "Немцев считают около сорока миллионов. Неужели все сорок миллионов будут членами правительства?". Маркс отвечает: "Certainly, ибо дело начинается с общинного самоуправления" [26]. Но Маркс - централист, поэтому воля общин - не источник принятия решений в "диктатуре пролетариата", и миллионы рабочих, сertainly (разумеется), должны подчиняться другому правительству, гораздо более узкому, расположенному в центре этой системы и не подчиненному "императивному мандату" низов. Но Маркс уверен, что после того, как будут устранены экономические основы существующего общества, выборы утратят политический характер, а распределение функций центром не будет влечь за собой "никакого господства" [27]. Эта иллюзия будет рассеяна опытом ХХ века.

Анализируя современные ему общегосударственные избирательные механизмы и предложения Маркса, Бакунин показывал, что демократия при "государственном социализме" будет носить чисто формальный характер: "С какой точки зрения не смотри на этот вопрос, все приходишь к одному печальному результату - управление огромного большинства народных масс привилегированным меньшинством. Но это меньшинство, говорят марксисты, будет состоять из работников. Да, пожалуй, из бывших работников, но которые, лишь только сделаются представителями или правителями народа, перестанут быть работниками и станут смотреть на весь чернорабочий мир с высоты государственности, будут представлять уже не народ, а себя и свои притязания на управление народом" [28].

Бакунин вскрывает недемократичность любого государства, как марксистского, так и нет: "всякое государство... даже самое республиканское и демократическое, даже мнимо-народное государство, задуманное господином Марксом, в сущности своей не представляет ничего иного, кроме управления массами сверху вниз посредством интеллигентного и потому самого привилегированного меньшинства, будто бы лучше разумеющего настоящие интересы народа, чем сам народ" [29]. Очевидно, однако, что правящее меньшинство может быть и не интеллигентным. В любом случае - это насильственное господство элиты над обществом со стороны людей, считающих себя обладателями научной истины: "будет не что иное, как весьма деспотическое управление народных масс новою и весьма немногочисленною аристократиею действительных или мнимых ученых. Народ не учен, значит, он целиком будет освобожден от забот управления, целиком будет включен в управляемое стадо. Хорошо освобождение!" [30].

За предложенной Марксом моделью общества Бакунин видит сверхмонополистические капиталистические интересы будущей элиты: "Государство является, конечно, наиболее сильным из всех акционерных обществ... Труд, кредитованный государством, таков основной принцип авторитарного коммунизма, государственного социализма. Государство, ставшее единственным собственником... будет также единственным банкиром, капиталистом, организатором, управляющим национальным трудом и распределяющим его продукты. Таков идеал, основной принцип новейшего коммунизма" [31]. Государственный "социализм" оборачивается сверхмонополистическим аналогом капитализма.

На основе марксистского экономического централизма можно провести форсированную индустриализацию, построить социальное государство, мировую сверхдержаву, но не социализм, под которым понимается общество без разделения на господствующие угнетающие и трудящиеся угнетаемые классы.

Сторонники "чистого" марксизма могут утверждать, что Маркс не несет ответственность за практику Ленина, Сталина, Мао и других лидеров, которые выстраивали свои государства под красным флагом и под лейблом марксизма. Но если из концепции Маркса можно было вывести черты будущей диктатуры марксистов, это значит, что значительную долю ответственности за их практику он все же несет. Однако неверна и обратная крайность, когда из марксистской теории ее противники пытаются вывести все злодеяния коммунистов, включая Большой террор и "рукотворный голод". В коммунистической практике марксистская теория, скорректированная практикой (осуществленная настолько, насколько позволяют условия), накладывается на социально-культурную почву данной страны. И традиции страны, и состояние эпохи могут нести свою долю ответственности за происходящее. Как Христос не может отвечать за все деяния Церкви. Критики марксизма обращают внимание на то, что ни один марксистский режим не обходился без террора. Но, во-первых, это не всегда так. Скажем, президент С. Альенде террора не применял. Широкое использование террора характерно для одного из марксистских течений - марксизма-ленинизма. Во-вторых, даже марксисты-ленинцы использовали террор на протяжении части своего правления. С другой стороны, и их противники использовали террор ("белый террор"). Причем белый террор применяли люди, выступавшие, как правило, за либеральные и христианские ценности. Нельзя же из этого делать вывод, что внедрение этих ценностей в политику неизбежно ведет к массовому кровопролитию. Это зависит от условий. Впрочем, Маркс не осуждал террор как таковой, считая применение этого средства возможным для быстрого сокрушения контрреволюции. Так что в попустительстве террору его обвинить можно, хотя эта черта его взглядов явно является периферийной. Трудно сказать, применял ли бы Маркс террор, если бы сам оказался во главе революционного правительства. Но то, что Маркс был не чужд подавлению инакомыслия, подтвердила история его деятельности в Интернационале.

Участие в Международном товариществе рабочих (МТР, I Интернационале) в 1864-1876 гг. стало наиболее значимым политическим деянием Маркса. 28 сентября 1864 г. в Лондоне открылось учредительное собрание МТР. Его учредили представители рабочих (прежде всего Британии и Франции), но присутствовали участники революционных, социалистических и коммунистических течений из разных европейских стран, в том числе - Маркс.

Интернационал стал идейной лабораторией, где должен был произойти синтез различных социалистических учений, и в то же время инкубатором классового сознания европейского рабочего класса. Женевский конгресс 1866 г. провозгласил одной из величайших целей Интернационала добиться того, чтобы "рабочие различных стран не только чувствуют, что все они - братья, но осознают себя объединенными частями одной освободительной армии" [32]. Вчерашние ремесленники из Франции, крестьяне из Силезии, рудокопы из Шотландии должны были осознать себя частью единого целого с общими интересами. И с этого момента пролетариат становился фактором мирового развития, сопоставимым по силе, а затем и превосходящего королевские дома, транснациональные корпорации и литературные течения.

С самого начала рабочие лидеры понимали, что успех Интернационала зависит от привлечения в его ряды социалистической интеллигенции, то есть мыслителей, выступающих за коренное изменение общественного строя, устранение эксплуатации и угнетения рабочих. Интернационал должен был быть достаточно широк в идейном отношении, в нем должны были "поместиться" все важнейшие социалистические течения Западной Европы того времени - прудонисты, марксисты, лассальянцы, бланкисты и др. Маркс написал проект манифеста МТР, в котором учитывал разнообразие взглядов членов этой организации.

Интернационал был создан рабочими лидерами, и с самого начала ему не хватало интеллигентов, способных обеспечить квалифицированную организационную и идеологическую работу. Одним из них стал Маркс, приглашенный на учредительное собрание МТР своим другом И.Г. Эккариусом (через несколько лет он будет объявлен "оппортунистом" за несогласие с действиями по расколу Интернационала). Вопреки более поздней марксистской мифологии Маркс не был основателем Интернационала, но он быстро стал одним из его лидеров, заняв две важные функциональные ниши - написание проектов идеологических документов и переписка с кадрами в разных странах. Для этого Маркс обладал хорошей квалификацией как публицист и полиглот. К тому же, как раз в середине 60-х гг. улучшилось материальное положение Маркса и Энгельса, что позволило им больше времени уделять общественной работе. До конца 60-х гг. Маркс и Энгельс были для Интернационала незаменимы. А для них на несколько лет он стал сферой практической социально-политической деятельности и каналом продвижения идей.

Маркс принял активное участие в работе Генерального секретариата организации, пытаясь превратить её в международную рабочую партию. Однако шаг за шагом Маркс и Энгельс укрепляли позиции сторонников рабочего государства против идеологов рабочего самоуправления. Это вызвало острый идеологический конфликт между "авторитарным" (государственническим) и "антиавторитарным" (анархистским, федералистским) крыльями Интернационала, а затем и раскол в 1872-1873 гг. При этом Маркс и Энгельс распространяли компромат на своего главного оппонента Бакунина.

Но Интернационал успел сделать главное - рабочие и левые движения Европы осознали силу международной солидарности. В 1870-1873 гг. в Европе произошел новый революционный подъем, в 1871 г. Парижская коммуна показала, каким может быть правительство социалистов. Европейские элиты осознали, что рабочий класс стал силой.

Под влиянием Коммуны и критики анархистов Маркс и Энгельс скорректировали свою политическую программу. Начав после Коммуны решительное нападение на Бакунина, Маркс во многом учел опыт Коммуны, сделав ряд важных уступок федерализму, то есть сблизил свой конструктивный идеал с прудоновско-бакунинским. В 1871 г. под действием Коммуны и поддержанных ею прудоновских идей Маркс окончательно переходит на позиции политического федерализма. Прежде абстрактные положения о "сломе государственного аппарата" и создании на его месте "диктатуры пролетариата" обрели конкретное наполнение. Диктатура пролетариата - это Коммуна, слом старого государственного аппарата - это переход к федерализму (коммунализму). То есть реализация политической программы конструктивного анархизма - по-прежнему проклинаемого марксистами Прудона.

Ссылаясь на декларацию Коммуны, Маркс в работе "Гражданская война во Франции" писал, что Париж стремится заменить прежнее государство и господствующие классы "политическим объединением самого французского общества при помощи коммунальной организации" [33]. Федерация коммун - идеальное условие для начала социалистических преобразований, "социальная республика", которая "обеспечивает это социальное преобразование коммунальной организацией" [34].

"Если бы коммунальный строй установился в Париже и второстепенных центрах, старое централизованное правительство сменилось бы самоуправлением производителей и в провинции" [35]. Маркс конкретизирует эту программу: "Собрание делегатов, заседающих в главном городе округа, должно было заведовать общими делами всех сельских коммун каждого округа, а эти окружные собрания в свою очередь должны посылать депутатов в национальную делегацию, заседающую в Париже; делегаты должны были точно придерживаться mandat imperatif (точной инструкции) своих избирателей и могли быть сменяемы во всякое время" [36]. Это полное воспроизведение системы делегирования, которую проповедовал Прудон, а за ним и Бакунин. Маркс пишет, что в центре сохранятся только немногие, хотя и важные функции. Словно "заразившись" от своих противников, Маркс называет "государство" "паразитическим наростом" [37]. Но все же ставит государство в кавычки.

В работе "Гражданская война во Франции" Маркс нарисовал несколько идеализированный образ Коммуны, указывая, например, на сменяемость депутатов в любое время, которой на самом деле не было. Для Маркса Коммуна - модель, ожившая программа грядущих революций. "Приукрашивание" Коммуны Марксом в ходе такого формулирования программы будущей "диктатуры пролетариата" идет в пользу федералистских положений.

Но, перейдя на позиции политического федерализма, Маркс остался централистом - но только в социально-экономической части своей концепции. Планирующий центр должен был оказаться сильнее политической надстройки, которая, по Марксу, должна была приобрести коммунальную, федеративную форму.

Все-таки Маркс был революционером, и романтические отблески революционного пожара могли заставить его признать правильность даже прудоновско-бакунинской системы федерализма. Но только в качестве политической надстройки. Это порождает противоречие между федерализмом и централизмом в программе марксизма, которое в ХХ веке способствовало распадению этого течения на множество направлений от почти анархических до тоталитарных.

На момент кончины Маркса в 1883 г. он мог претендовать на лавры одного из теоретиков политэкономии, то есть своего рода философии экономики (на основании его главной книги - "Капитала" нельзя было осуществлять конкретного экономического прогнозирования и планирования экономических преобразований). Социально-политические взгляды Маркса были разбросаны по разным статьям, нескольким брошюрам, неизданным фрагментам и письмам.

Но уже к концу века стало очевидно преобладание марксизма в рабочем движении и его заметное влияние в мировой социальной науке. Одно связано с другим - сильная теория привлекала кадры социал-демократии.

В этом быстром возрождении организационной структуры марксизма после смерти его основателя есть некоторая загадочность, не осознававшаяся самими марксистами, для которых триумф "единственно верного учения" был предопределен.

Между тем еще в 70-е гг. шансы лассальянства и анархизма могли казаться предпочтительными. Готская программа германской социал-демократии содержала лассальянские положения, за что была раскритикована Марксом в "Критике Готской программы" в 1875 г. Интернационал федералистов, в отличие от распавшегося марксистского, еще продолжал существовать. Во Франции начался ренессанс прудонизма.

Не блестящи были и успехи марксизма на ниве науки. "Капитал" Маркса так и остался незаконченным - его автор за многие годы работы не смог объяснить ряда противоречий своей теории [38]. Другие опубликованные работы Маркса носили публицистический или идеологический характер, и его репутация как ученого висела на волоске. После смерти Маркса его учение могло повторить судьбу идей Фурье и Сен-Симона. Но этого не случилось, и значение такого поворота судьбы для развития мировой социальной мысли очень велико.

Впервые со времен Лютера и Кальвина судьбы мира зависели не от королей, полководцев и изобретателей, а от идеологической школы численностью в несколько десятков человек.

Главой этой школы стал друг, спонсор и тень Маркса Фридрих Энгельс. Его научные и публицистические способности вполне сопоставимы с марксовыми, но по части амбиций он был значительно скромнее, уступая Марксу первые роли. Уже в последние годы жизни Маркса Энгельс принялся за обработку идей своего друга, превращение их в стройное учение и создание школы марксизма - сообщества социальных исследователей и общественных деятелей, мыслящих в соответствии с общей методологией. Общность методологии, притягательная сила совместной общественной цели, взаимоподдержка в полемике с внешними силами, "раскрутка" друг друга позволили сделать учение Маркса постоянным и влиятельным участником идейной жизни всего мира. Именно школа превратила марксизм в исторический фактор, превосходящий по мощи целые государства.

В "Антидюринге", "Диалектике природы" и "Происхождении семьи, частной собственности и государства" Энгельс достраивал здание там, где Маркс не продвинулся дальше стройплощадки. Второпях Энгельс заполнял бреши учения фрагментами чужих исследований, что позволило "марксоедам" выдвигать обвинения в плагиате. Но и Энгельсу было не по силам завершить всю систему, аргументированно ответить на множество актуальных вопросов социальной мысли с позиций марксистского метода. Здесь в работу включились Карл Каутский, Франц Меринг, Эдуард Бернштейн, Антонио Лабриола, Жюль Гед и Георгий Плеханов. В каждом из них интерес к марксизму пробудился по-разному, но Энгельс сумел организовать эти интернациональные силы. Именно им и предстояло сформировать ортодоксию марксизма и как интеллектуальной школы, и как политической идеологии. Вторая задача вскоре вышла на первый план, и марксизм пошел по пути упрощения Маркса. "Основное направление их деятельности можно рассматривать фактически как продолжение деятельности самого Энгельса. Они стремились различными путями систематизировать исторический материализм как всеобъемлющее учение... способное... дать рабочему движению широкое и ясное представление о мире, которое сразу смогли бы усвоить наиболее активные его сторонники" [39].

Культ Маркса, укреплявшийся его последователями, позволял камуфлировать недостатки теории по крайней мере внутри марксистской субкультуры. Как писал В. Чернов, уважительно относившийся к марксистскому наследию, "его почитатели, с самим Энгельсом во главе, в особенности непосредственно после смерти своего вождя, учителя и друга, настолько были увлечены естественным пиететом к его имени, что, бесспорно превзошли меру в превознесении его исторических заслуг и тем самым умалили значение всех его предшественников" [40].

Но в этом культе, безусловно, сковывавшем свободное научное творчество, была и конструктивная сторона - научная дисциплина, приверженность согласованной терминологии и методологии, слаженное распространение идей вовне. Где свободные ученые провели бы вечность в дискуссиях, марксистская школа действовала как мощная агитационная машина, предвосхищая достижения современного пиара, гипнотизируя неофитов авторитетами, научное сообщество - объемами коллективно переработанного эмпирического материала, стройностью методологии и политической актуальностью. Ни одна другая научная школа не имела такой связи с социальным движением, с общественной практикой. Ни одно социальное движение, социалистическое течение не имело в этот момент такой научной школы. Это стало главным козырем марксистов в борьбе за кадры. Марксизм впервые оправдал свое самоназвание "научный социализм", над которым издевался Бакунин. Марксизм стал социалистическим течением, ядром которого была научная школа, и благодаря этому на некоторое время его теория действительно приблизилась к достижимому на тот момент уровню научной истины. Марксистская социал-демократия стала эмпиричной, сосредоточенной на актуальной реальности и потому более далекой от идеалов, от утопии посткапиталистического общества. Эта оборотная сторона научности не была осознана как опасность, но плоды ее будут зреть очень быстро в ревизионизме, желающем порвать с утопией.

Марксизм, несмотря на все способности авторов его нового поколения, так и остался бы сектой, если бы не два обстоятельства: учение сумело хорошо адаптироваться к новым тенденциям времени, в то время как конкуренты либо не выдвинули сильных теоретиков, либо "ушли в отрыв" от реальности конца XIX века. Марксизм занял нишу на правом фланге социалистического учения, постепенно поглощая и этатистские (прежде всего лассальянство и бланкизм), и умеренные (прежде всего социал-либерализм и прудонизм) течения. Субъективные успехи школы удачно "вписались" в тенденцию к складыванию государственно-монополистического индустриального (индустриально-этакратического) общества, которая возобладала в ХХ веке. Марксизм предложил инструментарий, который позволит проложить короткие, хотя и болезненные пути форсированной модернизации.

Смешав в единой системе социалистические ценности и индустриально-технократический проект, Маркс привил социальной политике режимов ХХ века ряд социалистических идей, которые должны были стать достоянием протестной, а не правящей среды. Прививка марксизма помешала господству в умах технократической элиты ХХ в. нацистских и полу-нацистских идей, наиболее полно выражающих элитаризм индустриальной олигархии. Благодаря идейному синтезу, осуществленному марксизмом, индустриальные государства стали более устойчивыми, элитарная социальная наука и производные от нее официальная мысль и массовое сознание - в гораздо большей степени пропитанными социалистическими ценностями, чем в случае последовательной реализации технократического проекта олигархической элитой и одновременного столь же последовательного отстаивания принципов бесклассового общества социалистами.

Но в индустриальной модернизации и социальном государстве содержится важный рубеж применимости марксизма. Централизованная социальная машина, предложенная Марксом, оказалась адекватна задачам форсированной модернизации и социального государства, но не более высоким целям создания гуманистического общества, о котором абстрактно рассуждал молодой Маркс. К этим целям человечеству предстоит найти новые пути.

1. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 4. С. 133.

2. Там же. Т. 3. С. 4.

3. Там же. Т. 3. С. 32.

4. Там же. С. 70.

5. Там же. Т. 13. С. 6-7.

6. Там же. Т. 1. С. 380.

7. Там же. Т. 2. С. 38.

8. Proudhon P-J. Systeme des Contradictions economiques ou Philosophie de la Misere. / Marx K. Misere de la Philosophie. Paris, 1983. T. 1. P. IX.

9. Op. cit. Т.3. Р. 326-327.

10. Op. cit. Р. 327.

11. Маркс К. О Прудоне (письмо И.Б. Швейцеру). // Прудон П.Ж. Что такое собственность? М., 1998. C. 319.

12. Туган-Барановский М.И. Прудон. // Прудон П.Ж. Что такое собственность? С. 332.

13. Proudhon P-J. Systeme des Contradictions economiques...Т.1. Р. XV.

14. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 4. С. 424-425.

15. Там же. С. 446-447.

16. Там же. Т. 7. С. 261.

17. Там же. Т. 28. С. 427.

18. Энгельс Ф. Анти-Дюринг. М., 1988. С. 264.

19. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. 1 С. 462-465.

20. См., например: От доклассовых обществ к раннеклассовым. М. 1987. С. 58.

21. Подробнее см.: Общее и особенное в историческом развитии стран Востока. М., 1966.

22. Бакунин М.А. Философия, социология, политика. М., 1989. С. 483.

23. Там же. С. 483-484.

24. Там же. С. 484.

25. Там же. С. 615.

26. Там же. С. 615-616.

27. Там же. С. 616.

28. Бакунин М.А. Философия, социология, политика. С.483.

29. Там же. С.314. Маркс не разделял идеи народного государства, и эта фраза может быть отнесена полностью только к Лассалю. Но в общем контексте она направлена против марксистов не менее, чем против лассальянцев. Тем более что Бакунин ясно выступает и против идей "нового рабочего, народного государства" (то есть против и Маркса, и Лассаля).

30. Бакунин М.А. Философия, социология, политика. С.483.

31. Бакунин М.А. Избр. соч. Пг., М., 1919-1926. Т. 4. С. 176.

32. Справочная книга социалиста Гуго и Штегмана. СПб., 1906. С. 277.

33. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 18. Т. 17. С. 567.

34. Там же. С. 559.

35. Там же. С. 343.

36. Там же. С. 343.

37. Там же. С. 345.

38. См., например: Бем-Баверк О. Критика теории Маркса. М., 2002.

39. Андерсон П. Размышления о западном марксизме. На путях исторического материализма. М., 1991. С. 16.

40. Чернов В.М. Конструктивный социализм. М., 1997. С. 4.

При цитировании ссылаться на печатную версию: Шубин А.В. Карл Маркс: взгляд историка из XXI века // Историческая экспертиза. 2018, No.3(16). С. 157-177.

https://istorex.ru