Оригинал: http://www.ecn.wfu.edu/~cottrell/socialism_book/preface-a4.pdf

Перевод на русский язык http://left.ru/2006/7/tns.phtml Юрия Жиловца

Крах социализма советского типа был вызван конкретными причинами, заложенными в его экономический механизм, но не являющихся обязательными для любого возможного типа социализма. В этом разделе мы рассмотрим некоторые хорошо известные противоречия внутри экономики "ранее существовавшего социализма" и подчеркнем некоторые важные различия наших предложений от политики и практики советского типа.

В последние дни СССР при Горбачеве механизм извлечения прибавочного продукта методично разрушался. Его разгром подчеркивает ключевую идею: марксистские экономические взгляды рассматривают извлечение прибавочного продукта характеристикой средства производства.

Та специфическая экономическая форма, в которой неоплаченный труд выкачивается из непосредственных производителей, определяет отношение господства и порабощения, каким оно вырастает непосредственно из самого производства, и, в свою очередь, оказывает на последнее определяющее обратное воздействие. А на этом основана вся структура экономического строя, вырастающая из самых отношений производства, и вместе с тем его специфическая политическая структура. Непосредственное отношение собственников условий производства к непосредственным производителям - отношение, всякая данная форма которого каждый раз естественно соответствует определенной ступени развития способа труда, а потому и общественной производительной силе последнего, - вот в чем мы всегда раскрываем самую глубокую тайну, скрытую основу всего общественного строя, а следовательно, и политической формы отношений суверенитета и зависимости, короче, всякой данной специфической формы государства. (К. Маркс, "Капитал", т. 3, гл. 47, разд. 2).

В социалистической экономике извлечение прибавочного продукта происходит посредством политически определяемого в государственном плане разделения материальных продуктов между потребительскими товарами и другими продуктами. Это "самая глубокая тайна" социализма. Система извлечения прибавочного продукта совершенно отличается от капиталистической в следующих пунктах:

Разделение продуктов определяется напрямую в материальных терминах, а не косвенно в результате отношений обмена.

Разделение определяется в центре, а не посредством многочисленных местных договоров по поводу цены рабочей силы, отработанных часов и т. д.

Действительный размер зарплат неважен, поскольку поставки потребительских товаров предопределены планом. Более высокие зарплаты не обязательно приводят к увеличению реальных зарплат. Кроме того, большая часть реальной зарплаты выплачивается в форме бесплатных или субсидированных товаров.

Форма извлечения вырастает из высоко интегрированного и обобществленного характера производства при социализме. Из нее следует абсолютная необходимость подчинения отдельных фабрик центру и сравнительная неважность их индивидуальной прибыльности. Следовательно, она определяет централизованный характер государства и невозможность местных властей самостоятельно распоряжаться ресурсами. Все это характерные свойства социализма.

"Самая глубокая тайна" определяет отношение управляющих и управляемых. Представим две возможности: или управляющие являются отдельной группой по отношению к управляемым, или они одно и то же. Если, как в существовавшем социализме, они различны, тогда тот, кто контролирует планирующие организации, является одновременно практическим владельцем средств производства и управляющим. Эти управляющие (на практике Центральный комитет Коммунистической Партии), хотя нередко и корыстные, не могут выполнять свою социальную функцию с помощью бесстыдного буржуазного удовлетворения собственных интересов. Вместо этого они вынуждены принять на себя высокую социальную и общественную роль: так организовать политическую и идеологическую жизнь страны, чтобы она соответствовала плану. Один из наиболее эффективных способов это сделать - культ харизматического лидера, поддерживаемый в большей или меньшей степени государственным террором.

Культы личности, в которых вождь представляется как воплощение Всеобщей Воли, не случайны. Они являются эффективной адаптацией к противоречивым требованиям социалистического способа производства (который диктует доминирование политического общества над гражданским), сочетающегося с институтами представительного управления.

Кому-то может показаться странным говорить о представительском управлении в контексте социализма советского типа, но эта идея вполне уместна. При представительном управлении выбирают определенных людей, которых обычно называют политиками, чтобы они поддерживали или представляли других в процессе политического принятия решений. Именно это и делала ленинская партия в отношении власти. Она действовала как представитель рабочего класса и принимала политические решения от его имени. Это ничуть не менее представительная форма управления, чем парламентская система. Существуют отличия в том, кто представляет и каким образом, но принцип представительства остается тем же самым: решения принимаются не теми, кого они касаются, а монополизируются группой профессиональных правителей, распоряжения которых легитимизируются в терминах какой-либо представительной функции. Отбор таких правителей на многопартийных выборах ни уменьшает их представительной природы, ни отменяет различия между правящими и управляемыми.

Противоречивый характер социалистического представительного управления ясно виден. Представители пролетариата, которые управляют путем контроля за планом - а это метод, с помощью которого неоплаченный прибавочный труд изымается у непосредственных производителей - становятся временными реальными управляющими средств производства. Тогда их личное классовое положение изменяется , а их способность и дальше представлять пролетариат, начинает размываться.

Только когда различие между управляемыми и управляющими будет отменено, когда массы будут самостоятельно решать все главные вопросы через институты демократии участия, тогда всеобщая глубокая тайна, лежащая в самой сердцевине социализма, перестанет вызывать противоречия. Только когда массы на референдумах будут решать, как распределить свой коллективный социальный труд - сколько отдать на оборону, сколько на здравоохранение, сколько на потребительские товары и т. д. - только тогда сможет политическая жизнь социализма перестать быть обманом.

Но вернемся к вопросу извлечения прибавочной стоимости. При социализме это неотъемлемо тотальный процесс, подчинение частей целому, фабрики плану, индивидуума коллективу. Производство не для личного обогащения, а для всего общества. При системе представительной демократии этот всеобщий конформизм может принять швейцарский демократический оттенок, а не немецкий фашистский, но от этого он не становится менее реальным.

Горбачев подорвал весь процесс извлечения прибавочного продукта, нанеся удар по самому принципу тотальности. Одним из его первых действий было разрешение заводам оставлять себе бóльшую часть прибыли. Одним ударом он ввел антагонистический буржуазный принцип извлечения прибавочного продукта: погоню отдельных предприятий за прибылью. Он бросил всю систему в хаос. От установления в СССР плановой экономики до времен Горбачева налог с оборота был главной юридической формой, с помощью которой финансировалось государство. В капиталистических терминах, финансирование большинства государственных расходов (новые инвестиции в инфраструктуру, образование, социальная помощь, оборона, научные исследования, пенсии и т. д.) осуществлялось из прибылей национализированных производств. Другим большим источником доходов был налог на водку. Вместе они составляли устойчивую налоговую базу до самой горбачевской кампании борьбы за трезвость, и параллельно введенное решение позволить предприятиям оставлять себе большую часть прибыли дестабилизировало финансы государства и подорвало рубль.

Но эти налоги были (как правильно понял Кейнс) просто административной мерой, необходимой для поддержания денежной стабильности [2]. Налоги никогда ни обеспечивали производство прибавочного продукта, ни определяли его величину. Настоящий объем продукта определялся планом, в котором расписывалось, сколько социального труда должно быть распределено на производство потребительских товаров, а сколько - на другую деятельность. Как только план определял, сколько рабочих должно строить новые металлургические заводы, новые железные дороги, шахты, танки и бомбардировщики, становилось известным отношение прибавочного времени к необходимому рабочему. Производство прибавочного продукта на уровне общества было результатом сознательных и явных политических решений. Социалистическое государство в отличие от государства - "ночного сторожа" капиталистического общества не могло удовлетвориться сбором налогов с автономно произведенного прибавочного продукта. Государство должно было само превратиться в механизм, на деле производящий и распределяющий прибавочный продукт. Это внутренняя логика социалистического способа производства, основной закон его движения.

Как производство прибавочной стоимости путем покупки и эксплуатации рабочей силы является глубокой тайной капитализма, в конце концов определяющим весь характер капиталистического общества, так и общественное, планируемое социальное присвоение прибавочного продукта есть глубокая тайна социализма. Эксплуатация наемного труда порождает классовые противоречия капитализма. Из неизбежности денежной формы прибавочного продукта вырастают финансовые кризисы, спады производства и экономические циклы, которыми перемежается история капитализма. Плановое присвоение прибавочного продукта при социализме порождает классовые антагонизмы и классовую борьбу социалистического периода. Из неизбежной политической формы извлечения прибавочного продукта вырастают политические циклы социализма: стахановское движение, большие чистки, десталинизация, Большой скачок, Культурная революция.

После того, как Горбачев подорвал налоговую базу и государство лишилось главного источника дохода, оставалось только прибегнуть к печатному станку. У заводов были лишние деньги, но поскольку разделение социального продукта по-прежнему определялось планом, они не могли действовать как частные фирмы и конвертировать эти новые деньги в производственный капитал. Социалистическая система извлечения прибавочной стоимости была заклинена, а буржуазной системы, призванной ее заменить, не было. Экономика пошла вниз по инфляционной спирали.

Существовавший ранее социализм ограничивала несовершенная система экономических расчетов. На это указывают все правые критики. Они также считают, не аргументируя, что система цен, установленная в СССР, делала рациональные экономические расчеты невозможными. Об этом рассказывают многочисленные анекдоты. Вот один из них:

Вот один из многочисленных примеров. Некоторое время тому назад было решено упорядочить в интересах хлопководства соотношение цен на хлопок и на зерно, уточнить цены на зерно, продаваемое хлопкоробам, и поднять цены на хлопок, сдаваемый государству. В связи с этим наши хозяйственники и плановики внесли предложение, которое не могло не изумить членов ЦК, так как по этому предложению цена на тонну зерна предлагалась почти такая же, как цена на тонну хлопка, при этом цена на тонну зерна была приравнена к цене на тонну печеного хлеба. На замечания членов ЦК о том, что цена на тонну печеного хлеба должна быть выше цены на тонну зерна ввиду добавочных расходов на помол и выпечку, что хлопок вообще стоит намного дороже, чем зерно, о чем свидетельствуют также мировые цены на хлопок и на зерно, авторы предложения не могли сказать ничего вразумительного (И.В. Сталин, ПСС, т. 16, "Замечания по экономическим вопросам...").

Через сорок лет после того, как Сталин сделал это замечание, ценовая политика улучшилась так мало, что Горбачев мог приводить пример свиней, которых колхозники откармливают хлебом, потому что цена на хлеб ниже цены зерна.

Если относительные цены вещей систематически отличаются от относительных стоимостей их производства, люди не в состоянии выбрать эффективные по стоимости методы производства. Поэтому мы можем сказать, что в отличие от капитализма предыдущему социализму не хватало встроенного механизма, экономящего использование труда и таким образом поднимающего его производительность.

Фундаментальным экономическим оправданием любой новой технологии производства является ее способность производить вещи с меньшими усилиями, чем ранее. Только с помощью постоянного внедрения таких изобретений во всей экономике можем мы получить больше свободного времени, чтобы посвятить его отдыху или удовлетворению новых, более изысканных вкусов. Отсюда вытекает, что в социалистическом производстве рабочие должны все время искать пути экономии времени. Время, как сказал Адам Смит, есть "исходная валюта", с помощью которой мы покупаем у природы все наши желания и потребности; упущенное мгновение потеряно навсегда. Социалистическая система будет исторически выше капитализма только, если окажется лучше в экономии времени.

Богатство капиталистических обществ, конечно, разделено неравномерно, но встроенная в него тенденция увеличивать производительность труда, поддерживает продолжающуюся до сих пор прогрессивную роль капиталистических экономических отношений. Если бы капитализм потерял свой потенциал - как считали некоторые марксисты в 30-е годы - тогда он давно бы проиграл соревнование с советским блоком.

В капиталистической экономике производители подстегиваются к уменьшению затрат желанием прибыли. В эти затраты входит и заработная плата. Фирмы часто внедряют новые технологии, чтобы сократить рабочую силу и уменьшить затраты на нее. Очень наивная форма социализма критикует технические перемены, потому что они вызывают безработицу. Настоящая критика, которой может быть подвергнута капиталистическая экономика в этом отношении, состоит в том, что система слишком медленно внедряет сберегающие труд устройства, потому что труд искусственно сделан дешевым.

Но в этом отношении СССР был еще хуже. Государство субсидировало пищу, оплату квартир, детскую одежду и другие необходимые вещи. Субсидии на основные товары компенсировались низкими зарплатами. Но субсидии и социальные услуги должны быть оплачены из прибыли государственных заводов. Чтобы эти заводы были прибыльными, зарплаты должны быть низкими, а низкие зарплаты означают, что субсидии должны сохраняться!

Хуже всего в этом было то, что предприятия из-за дешевизны труда поощрялись к его расточительному использованию. Зачем внедрять современные автоматические механизмы, если труд дешев?

СССР по причинам как идеологическим, так и техническим, не приблизился к построению системы, которые мы считаем в нашей книге совершенно необходимыми. Конечно, советская плановая система была поначалу очень эффективной. СССР смог построить базу на основе тяжелой промышленности, и в частности, производство вооружений, способное победить нацистскую военную машину, гораздо быстрее, чем любая капиталистическая экономика, хотя и за счет очень высоких издержек. На той стадии развития грубые методы планирования были вполне адекватными: экономика была технологически намного проще, чем сейчас, а планы определяли относительно мало ключевых целей. Даже при таких условиях, существует много историй об огромных несоответствиях между спросом и предложением в период первых пятилетних планов; гигантские объемы труда и материалов позволяли выполнить ключевые цели, несмотря на подобные несоответствия.

Первые советские планы не составлялись в соответствии со схемой, описанной в нашей книге. Идти назад, от целевого списка конечных продуктов до требующегося списка валовых затрат, согласованно и подробно, было совершенно за пределами возможностей Госплана. Вместо этого плановики нередко начинали с целей, которые сами по себе были выражены в валовых терминах: столько-то тонн стали к 1930 году, столько-то тонн угля к 1935 и т.д. Этот первоначальный опыт позже, вероятно, вредно повлиял на экономический механизм. Он взрастил "продукционизм", при котором выпуск промежуточных продуктов, идущими на производство ключевых промежуточных промышленных продуктов, стал рассматриваться как конечная цель сама по себе [3]. На деле с точки зрения затрат-результатов нужно, наоборот, максимально экономить на промежуточных продуктах. Целью должно стать производство минимальных объемов угля, стали, цемента и т.д., необходимых для желаемого объема конечных продуктов.

В любом случае, после периода послевоенного восстановления становилось все очевиднее, что разновидность плановой системы, унаследованная от 30-х годов, неспособна развивать динамическую, технологически прогрессивную экономику, которая могла бы удовлетворять потребительский спрос. Определенные приоритетные секторы, например, космические исследования, добились значительных успехов, но, похоже, внутренним свойством этой системы было то, что такие успехи нельзя было обобщить. Обратной стороной приоритета, отдававшегося привилегированным секторам, было сведение производства потребительских товаров до роли самого последнего претендента на ресурсы. На протяжении 60-х и 70-х годов повторяющиеся несколько раз попытки начать реформы разного рода, в общем, заканчивались неудачей, что привело к печально известному застою поздних брежневских лет.

Откуда такой результат? Одна из причин, напрашивающихся сразу же, - техническая: состояние советских компьютерных и телекоммуникационных средств того времени. Мы утверждаем, что эффективное детальное планирование возможно при использовании современных западных компьютерных технологий, но технологии, доступные советским плановикам в 1970-х годах, были по сравнению с ними очень примитивны. Этот пункт важен, и мы еще вернемся к нему, но это только часть истории и стоит подчеркнуть некоторые другие соображения.

Хорошо известно, что официальная советская приверженность "марксистской" ортодоксии препятствовала принятию рациональных методов планирования. На новые подходы к планированию обычно смотрели с подозрением, даже если они не имели ничего общего с введением рыночных отношений. Что касается метода затрат и результатов, Аугустиновичюс (1975, с. 137) писал о двойной иронии, когда этот метод "обвиняли в протаскивании зла коммунистического планирования в свободную демократическую экономику и в протаскивании буржуазной идеологии в социалистическую экономику". Тремл (1967б с. 104) также указывает, что сама идея начинать процесс планирования с конечных результатов воспринималась официальными хранителями ортодоксии как ориентированная на потребление, а следовательно, в какой-то степени "буржуазная". Точно также прорывная работа Канторовича по линейному программированию долгое время отвергалась.

Похоже, что большая часть этого идеологического отрицания теоретических нововведений была преодолена примерно к 1960 году. Но хотя анализ затрат и результатов и линейное программирование в конце концов получили некоторое официальное одобрение, эти техники оставались маргинальными для реальных советских методик планирования. Частью это происходило из-за упомянутых выше вычислительных проблем, из-за которых методы затрат и результатов не могли заменить намного более грубые расчеты "баланса материалов" для полного набора товаров (и который был только относительно малой частью списка производимых товаров) [4]. Некоторые другие причины описываются ниже.

Во-первых, был приносящий вред "разрыв" между ежедневной деятельностью государственных планирующих организаций Госплана и Госснаба (которой не хватало адекватного теоретического базиса и которая подвергалась сиюминутному политическому давлению со стороны Политбюро) и ростом оторванных от земли и сильно заматематизированных теоретических построений, которым предавались в исследовательских институтах. Этот разрыв имел две стороны. С одной стороны, "практические плановики", похоже, были склонны к сопротивлению всему новому, даже если это сопротивление и не рационализировалось в идеологических терминах. Переход к системе, где в первую очередь планируются конечные результаты, как рекомендуем мы, означало бы значительный уход от советской традиции планирования, и уход этот Госплан явно не хотел совершать. Как указывает Кушнирский, "поскольку спрос на товары и услуги в советской экономике подменен "удовлетворенным" спросом, который получался из уровня производства, плановики считают, что они могут определить производственные планы точнее, чем компоненты конечного спроса" (Kushnirsky, 1982, с. 118). Перевод: плановикам легче, если будут производить то, что нужно им, а не то, чего действительно хотят люди. Примеры такого подхода можно множить дальше; смотрите подробнее в Cockshott and Cottrell, 1993.

Другая сторона разрыва заключалась в абстрактной природе большинства работ, выполнявшихся в исследовательских институтах. Они выдавали некоторые хорошие идеи для планирования на микроуровне (например, линейное программирование Канторовича), но большая часть работ по "оптимальному планированию" системы в целом была безнадежно абстрактной, поскольку требовала предварительного указания какой-то "функции социального благосостояния" или общей меры "социальной полезности" [5]. Эту дон-кихотскую задачу теоретики "оптимального планирования" продвинули слабо, зато внесли свой вклад в "охлаждение интереса" к методам затрат и результатов, описанное Третьяковой и Бирманом (1976, с. 179): "Только те модели и методы были достойны внимания, которые вели к оптимальным результатам. Поскольку почти сразу же становилось ясно, что на базе затрат-результатов нельзя построить оптимальную модель, многие просто теряли интерес к новому методу". Интересно отметить, что С. Шаталин - автор короткое время известного , но абсурдно непрактичного плана "500 дней" по авральному введению капитализма в СССР в 1990 году - был в предыдущей инкарнации автором такой же непрактичной идеи по оптимизации плана (см. изложение в Ellman, 1971, с. 11, где цитируются слова Шаталина, обсудившего методы затрат-результатов и "оптимального планирования" и признавшего только второе "действительно научным").

Наши собственные предложения, изложенные в книге - хотя и основанные на сложных информационных системах - являются относительно устойчивыми и прямыми. В них не делается попыток априори определить критерий социальной полезности или оптимальности; вместо этого "социальная полезность" выявляется а) через демократический выбор общего распределения ресурсов по секторам экономики и б) через соотношение цен равновесного рынка к трудовым стоимостям потребительских товаров.

Еще одной причиной неудач попыток реформирования советской плановой системы в период 1960 - начала 1980-х годов была идея - очевидно, разделяемая вождями КПСС - что применение новых математических или вычислительных методов дает "безболезненные" средства улучшить функционирование экономики, средства, которые не потревожат основ существующей системы (как это произошло бы с внедрением рыночных отношений). На деле, новые технические методы могут принести реальную выгоду только при изменении экономической системы в целом, в том числе и исследование и уточнение целей и логики планирования, а также реорганизация систем оценки и поощрения производительности работы предприятий.

Предположим существование схемы планирования, набросок которой мы сделали в 8 главе книги. Производство расширяется для тех товаров, у которых соотношение цены равновесного рынка (выраженной в трудовых жетонах) к стоимости труда выше среднего, и сокращается для товаров с соотношением ниже среднего. Такая система эффективно награждает (увеличенным распределением ресурсов и средств производства) предприятия, которые особенно эффективно используют общественный труд. Такие предприятия должны иметь стимул внедрять любые методы, которые позволят им экономить трудовые затраты (прямые и косвенные) на единицу продукции. Какая-то схема такого типа нужна, чтобы вырваться из традиционного советского шаблона, при котором предприятия просто нацелены на сохранение легко достижимых планов объемов производства и не заинтересованы в улучшении своей эффективности.

Обсуждая реальность наших предложений по планированию, мы ссылались на последнее поколение западных суперкомпьютеров. Нет сомнения, что по сравнению с ними компьютерные технологии, доступные в СССР, были примитивными. Гудман и МакГенри (Goodman and McHenry, 1986, с. 329) описывают состояние советской компьютерной промышленности в середине восьмидесятых, замечая, что значительное отставание от Запада было частично результатом изоляции промышленности: "ни одно компьютерное сообщество, включая американское, не могло бы двигаться с сегодняшней скоростью, если бы его контакты с остальным миром строго ограничивались".

Однако, хотя мы сочли удобным использовать суперкомпьютеры в наших расчетах в качестве меры скорости, мы доказывали в другом месте (Cockshott and Cottrell, 1989, приложение), что той же цели можно добиться - медленнее, но за время, достаточное для практических целей планирования - с помощью распределенной сети персональных компьютеров, находящихся на уровне предприятия и связанных с относительно скромным центральным компьютером. С этой точки зрения наиболее серьезным техническим ограничением советского планирования была отсталость системы связи. Гудман и МакГенри (1986) обращают особое внимание на низкую скорость и ненадежность советской телефонной системы и на проблемы поиска соединений, пригодных для передачи данных. Они также цитируют поражающую статистику - к 1985 году только 23% городских семей имели телефоны.

И опять-таки мы не хотим преувеличивать значение технологии. Экономические информационные системы, разработанные Стэффордом Биром в альендевском Чили (описаны в Beer, 1975) показывают, что могло быть сделано даже со скромными ресурсами, если имеется политическая воля и теоретическая ясность целей системы. Если бы в СССР было так же ясно, чего нужно добиться компьютеризацией планирования, тогда если и не сразу, то постепенно можно было использовать новые достижения компьютерных и телекоммуникационных технологий по мере их появления. На деле, конечно, похоже, что советские экономисты - или по крайней мере те, к кому прислушивались политические вожди до Горбачева - были мало заинтересованы в разработке алгоритмов и компьютерных систем того типа, который мы обсуждаем. К середине 1980-х они очевидно потеряли веру в потенциал эффективного планирования и многие перебежали в стан оживляющейся экономики свободного рынка, возглавляемый администрациями Рейгана и Тэтчер.

Процесс извлечения прибавочного продукта с помощью планирования потенциально противоречив, он может вызвать классовые антагонизмы между государственной аристократией и рабочим классом. Процесс борьбы между этими классами характеризуется комплексной динамикой, при которой постоянно возникают тенденции к капиталистической реставрации. Государственная аристократия, склонная к коррупции и частному использованию государственных ресурсов, может лично потребить только малую долю прибавочного продукта. Это резко контрастирует с ситуацией в зрелых капиталистических странах, где огромная часть прибавочного продукта в конце концов идет на личное потребление высших классов. Государственная аристократия в стране официального равенства имеет возможность потреблять общественные ресурсы, только используя свое служебное положение. Их личное потребление таким образом становится в корне позорным и может быть оправдано разве что биографией патриотов и ветеранов революции. Революционное поколение уходит, а их потомки с завистью смотрят на капиталистический мир, который предоставляет подобным им людям намного лучший образ жизни, в котором роскошь узаконена, а не позорна.

Тенденция к капиталистической реставрации сдерживается политическими средствами - "советской властью", или тиранией, или диктатурой Коммунистической партии, или массовым революционным энтузиазмом. Мы считаем, что революционные классы в социалистическом обществе не смогли открыть форму государства, адекватную задаче сохранения и развития социализма в долговременном периоде. Характерными формами социалистического государства до сих пор были революционная тирания или революционная аристократия. Тирания работает, пока жив первый герой-король. Как показывает пример Кастро, этот срок может быть большим, но повторить его сложно. Революционная аристократия или "ведущая роль Коммунистической партии", не зависящей от смерти конкретных людей, может существовать дольше. Власть ленинской партии первоначально была властью наиболее сознательных и склонных к самопожертвованию представителей угнетенных, но следуя железному закону загнивания аристократии, превратилась в обслуживающую саму себя олигархию.

Реформаторы и революционные энтузиасты развили две альтернативы, которые должны противодействовать такому ходу событий:

Правые социал-демократы защищают упорядоченную парламентскую "демократию". Это логичная и почтенная позиция социал-демократов, восходящая к критике нарождающегося СССР Карлом Каутским. Взамен социалистической монархии или диктатуры партии они выдвигают свободные и открытые парламентские выборы.

Крайние левые защищают государство по типу Парижской Коммуны. В нем округа выдвигали депутатов, причем избиратели могли их отозвать, депутаты получали среднюю зарплату рабочего.

Мы считаем, что есть хорошие основания, следующие как из рассуждения, так и из опыта, отвергнуть обе эти альтернативы в пользу прямой демократии.

Парламентское правление, получающее легитимность с помощью регулярных выборов, представляют современному миру как "демократию", простую и понятную. Мы же смотрим на нее по-другому. Мы считаем, как Ленин, что это наиболее совершенная форма власти богатых. Мы считаем, как учил Аристотель, что выборы всегда и везде являются отличительной чертой аристократического, а не демократического государства. Опыт показывает, что те, кто избран в парламент, никогда и нигде не представляют тех, кто их избрал. На какой показатель ни смотреть - класс, пол, национальность, богатство или образование - те, кого выбрали, всегда более привилегированны, чем те, кто за них голосовал. Избранные всегда в социальном плане представляют скорее доминантные классы общества, чем основную массу населения. После выборов они всегда стремятся представлять интересы классов, из которых они вышли. Существует добрая сотня подробных объяснений этого факта, но все они приходят к одному и тому же. Те свойства, которые делают вас "избранным" обществом, лучшим, чем общество, одновременно являются и свойствами, помогающими быть избранным.

Поэтому нас не удивляет, что институт свободных и честных выборов в Восточной Европе привел к немедленному установлению власти буржуазии, символически начавшемуся с разоружения рабочей милиции новым венгерским правительством. СССР был другим случаем. Здесь странное предпочтение населением коммунистических кандидатов означало, что дорога к "демократии" должна была пройти через запрет Ельциным КПСС и последовавшее за ним применение танков для подавления русского парламента.

Сторонники открытых парламентских выборов в социалистическом блоке в основном были сознательными сторонниками восстановления капитализма, увлекшими за собой нескольких наивных социал-демократов. Сторонники государства по типу Коммуны, наоборот, хотели изменить и упрочить социалистическую систему. Единственная проблема в том, что их уже опередил Сталин. Сталинская конституция уже моделировала СССР по образцу Коммуны: как государство Советов, в котором люди избирают депутатов и могут их отзывать. Эта конституционная форма была, конечно, ничем иным, как маской для правления Коммунистической партии. По какой же еще причине Ленин был таким ярым сторонником государства по типу Коммуны?

Ленин рассматривал парламентскую республику как идеальную форму правления буржуазии. Точно также он считал советское государство, республику Советов, идеальной формой диктатуры рабочих. Но в центре этого возрожденного бланкистского девиза - диктатуры рабочих - была бланкистско-ленинская революционная партия. Как доминирование в Парижской Коммуне бланкистов и интернационалистов было основой их претензий на власть, так и доминирование большевиков в Советах было необходимым условием эффективной Советской власти. Протосоветские государства обычно оказываются в условиях сильного революционного кризиса, самый последний европейский пример - Португалия в 1975 году. Само их существование провоцирует глубокий кризис легитимности, который должен быть быстро разрешен, или в пользу парламента, или в пользу Советов. Если в Советах преобладает революционная партия, и одновременно происходят вооруженные восстания, это может привести к социалистической революции. Без восстаний или без доминирования революционной партии парламент побеждает.

Попытка реализации левацкого предложения - использовать государство советов для свержения власти аристократии существующего социалистического государства - была, насколько нам известно, предпринята лишь один раз, шанхайскими левыми во время Культурной революции в Китае. Хотя это была величайшая встряска, когда-либо испытанная социалистической аристократией, попытка в конце концов не удалась. В революционных комитетах, созданных во время Культурной революции, в конечном счете стали преобладать коммунисты, как до этого в русских Советах. Мы считаем, что в социалистической стране с сильной коммунистической партией в низовых представительных органах неизбежно будут доминировать либо коммунисты, либо представители реакции. Подавляющее большинство убежденных социалистов окажутся в коммунистической партии, а их политический опыт и дисциплина позволят им легко захватить влияние в низовых организациях про-социалистического направления. Случаи, в которых низовые организации становятся последовательно антикоммунистическими, обычно совпадают со случаями, когда в них доминируют про-капиталистические части интеллигенции и средних классов, характерный пример - польская "Солидарность". Сторонники идеального государства Советов в противовес реальному Советскому государству пытаются стать на несуществующую политическую почву: чтобы существовало государство советов, нужно запретить коммунистическую партию. У Троцкого в Кронштадте хватило здравого смысла увидеть последствия такого шага. Всего 70 лет спустя некоторые его самозваные последователи с нехваткой этого самого смысла обнаружили, что радостно приветствуют запрет Ельциным КПСС.

Чтобы продвинуться вперед, нужно понять тщету претензий выборных институтов на звание демократии. Неважно, как называется этот институт - парламент или совет; если его члены избираются, можно быть уверенным, что представители не будут никого представлять. Его займет доминирующая социальная группа - бизнес и профессиональные классы в буржуазном обществе, или революционная аристократия и партия в социалистическом обществе. Мы считаем, что единственная работающая альтернатива - прямая демократия.

Наша книга была озаглавлена "К новому социализму", но реально это разработка стадии, которую Маркс называл первой стадией коммунизма. Слово "социализм", а не "коммунизм" в заголовке - приспособление к политическому климату времен написания. Английское издание вышло во время, когда социализм находился в своей самой низкой точке. В следующее десятилетие продвижение неолиберализма замедлилось. Организовалось международное антикапиталистическое движение, но, увы, не новое международное социалистическое движение. Поэтому описание связной альтернативы капитализму будет находить все большее число читателей. Но в начале 90-х годов было очень сложно найти издателя, который захотел бы напечатать книгу в защиту социализма. Мы решили, что книгу с заголовком, явно выступающим в пользу коммунизма, будет вообще невозможно напечатать, или же такой заголовок отпугнет читателей. Социализм был овечьей шкурой для нашего коммунистического волка. Но теперь на нас накладывается обязательство объяснить, что мы понимаем под социализмом и коммунизмом.

Еще раз повторим: в книге мы приводили аргументы в пользу первой стадии коммунизма. Мы называли ее социализмом из политической целесообразности. Мы отрицаем ортодоксальное советское понимание социализма как длительного периода, во время которого производительные силы наращиваются, готовясь к последующей стадии коммунизма. Мы не считаем, что советская система не была социалистической, и ничего не имеем против идеи быстрого развития производительных сил, мы отрицаем вытекающую отсюда концепцию коммунизма. КПСС и западные троцкисты подходили к коммунизму примерно одинаково. Он рассматривался как стадия, следующая за социализмом и характеризующуюся бесплатным распределением потребительских товаров на основе материального изобилия. Последовательность развития здесь мыслится следующим образом: капитализм → социализм → коммунизм. Это не совпадает с формулировкой Маркса: капитализм → диктатура пролетариата → первая стадия коммунизма → вторая стадия коммунизма. В "Государстве и революции" Ленин приравнял первую стадию коммунизма к социализму (Lenin, 1964) и рассматривал ее как характеризующуюся общественной собственностью на средства производства. Эта формулировка была принята всеми традиционными школами, основывающимися на ленинизме. Нам кажется - к сожалению, поскольку такая формулировка является очень сильным упрощением слов Маркса.

Социализм, определяемый как общественная собственность на средства производства, - это не то же самое, что первая фаза коммунизма по Марксу, потому что не отменены деньги и нет перехода к расчетам в показателях рабочего времени. Социализм в определении Ленина может быть вполне совместимым с использованием денег. СССР после коллективизации был социалистическим в понимании Ленина, но деньги, равно как и зарплаты, и товарная форма, сохранились. Продолжающееся использование денег рассматривалось не как кратковременный феномен, длящийся 5 или 10 лет, а как нечто, которое будет существовать десятилетиями, и действительно, существовавшее полвека. Ленинская формулировка сделала невидимыми характерные черты первой фазы коммунизма по Марксу. Идея расчетов и выплат в единицах рабочего времени исчезла, а с ней и любая программная концепция достижения первой фазы коммунизма в качестве отдельной задачи.

Должно быть понятно, что выплаты деньгами могут создавать значительное неравенство в почасовых окладах. Доходы людей могут идеологически подаваться как "плата по труду", но различаться в зависимости от качества труда. Хотя в таких экономиках может не быть таких форм дохода от собственности, как проценты, рента или дивиденды, идея, что все сильно различающиеся денежные зарплаты являются "платой по труду" - такая же идеологическая фикция, как и идея буржуазной экономики, что зарплаты, цены и прибыли - это одно и то же, все это плата "за средства производства".

От коммунизма в понимании Ленина осталась вторая фаза Маркса: "от каждого по способностям, каждому по потребностям". Считалось, что путь к этой цели ведет через предоставление бесплатных или субсидируемых потребительских товаров, с постепенным переходом к бесплатному и неограниченному распределению всех товаров вообще.

Мы совершенно не согласны с такой концепцией. Мы полагаем, что она основана на недопонимании идеи распределения по потребностям и привела к фатальным последствиям.

При объединении с денежным вознаграждением за труд, она создала систему экономических расчетов, которая систематически сдерживала рост производительности труда.

Она сделала коммунизм постоянно удаляющимся миражом. Как бы ни росла производительность труда, она никогда не была достаточной для бесплатного распределения всех товаров.

Распределение по потребностям - это не тоже самое, что неограниченное бесплатное распределение. В Британской национальной службе здравоохранения лечение бесплатно во время потребности в нем [6]. Но это бесплатное распределение работает только потому, что существует довольно объективная оценка потребностей докторами плюс очередь на лечение (плюс некоторые элементы приватизации). Это сильно отличается от идеи, скажем, бесплатного распределения одежды "каждому по потребностями". Если потребительские товары в целом распределять бесплатно, это приведет или к бессмысленным расходам, или к военному единообразию в потреблении, если урезать расходы.

Маркс не говорил о бесплатном распределении, он говорил "каждому - по потребностям". Эта идея более совместима с моделью, которой следуют социал-демократические государства всеобщего благосостояния, где существуют дополнительные выплаты инвалидам, студентам, большим семьям и т.д. Выплаты по потребностям предполагают какую-то процедуру социальной оценки этих потребностей. В этом капитализм всеобщего благосостояния служит прообразом коммунизма, но в денежной экономике с сильным разрывом в доходах. Расстояние между первой и второй фазами коммунизма сейчас намного меньше, чем во времена Маркса, когда еще не было государства благосостояния. Принцип распределения по потребностям уже принят в некоторых секторах экономики в Канаде и большинстве европейских капиталистических стран, и большая его часть будет перенесена в коммунизм. Люди с особыми потребностями будут получать бесплатно отдельные товары и услуги, в которых нуждаются, или им будет записываться дополнительное рабочее время для приобретения нужных товаров в социальных магазинах.

[2] Ссылка на Кейнса относится к его брошюре "Как оплатить войну" (Keynes, 1940), в которой он сделал сходные предположения, рассматривая финансирование военных приготовлений в Британии.

[3] Стоит заметить, что Сталин (1952) чувствовал себя обязанным оспорить идею, что основной целью экономической деятельности при социализме является собственно производство (см. его критику тов. Ярошенко). Как и с критикой "перегибов" форсированной коллективизации в сельском хозяйстве в "Головокружении от успехов" (1930, перепечатана в Stalin, 1955), это определенно тот же случай, когда Сталин через время нападает на взгляд или практику, которые раньше поощрял.

[4] Об ограничениях размера систем затрат и результатов, с которыми плановики способны были иметь дело, см. Treml, 1967; Ellman, 1971; Yun, 1988; Treml, 1988.

[5] Кроме этой проблемы, Кушнирский отмечает низкое качество исследований существующей технологии планирования, проводимых исследовательскими институтами в контексте проекта АСПР. Он обнаружил, что отчеты, сочинявшиеся в НИИ, не поддавались алгоритмическому представлению и "было сложно понять назначение этих материалов" (1982, с. 124).

[6] Кроме случаев платы за медицинские процедуры за пределами больницы. Они оплачиваются по равномерной ставке, не связанной с потребительской стоимостью используемых медикаментов.