К.Вишневский: "(от греч. анафора - вынесение вверх) - повтор созвучий или одинаковых слов в начале стихотворной строки или прозаической фразы.
А. довольно часто встречается в стихотворениях Ф.Тютчева, например:
Как ни гнетет рука судьбины,
Как ни томит людей обман,
Как ни браздят чело морщины... ("Весна")"
(Тураев 1988).
* * *
Ник.Байтов (см.) например, стихотворение "39 комнат":
1. Вот комната моя. В ней медленный рассвет ощупывает каждый призрачный предмет. Я просыпаюсь, вглядываюсь, там очки, часы, стакан...2. Вот комната моя. Здесь на иконах пыль. В лампаде треснувшей засох давно фитиль. Старинные тома лет, может, сто не открывал никто.3. Вот комната моя в сплетеньи разных сил среди пустых пространств, галактик, черных дыр, пульсаров, квазаров, нейтронных звезд, а тут мой слабый мозг.4. Вот комната моя. Входи, чего застрял. Вчера с Ахметьевым мы пили здесь "Кристалл". Закуски мало. Впрочем, не беда. Садись-ка вот сюда.5. Вот комната моя стоит среди миров. Она сама есть мир. Она - мой мирный кров. Зачем, куда я из нее бегу. Что там я обрету?6. Вот комната моя. Она сама есть мир. Среди туманностей, галактик, черных дыр, пульсаров, квазаров, кротовых нор широк ее простор.7. Вот комната моя. В ней шесть иль даже семь квадратных метров. - Что ж? - мне измерять их лень. И незачем. Вон шкаф измерил раз да и забыл тотчас.8. Вот комната моя. Далекие края меня влекут. Уйду в дубравы и поля. Не надо слез. Оставь лишь два рубля. Я все начну с нуля.9. Я все начну с нуля. Оставь лишь два рубля. Не надо слез. Уйду в дубравы и поля. Меня влекут далекие края. Там комната моя.10. Вот комната моя среди чужих квартир. Как много там жильцов, я здесь жилец один. В подъезде лифта шум и кухонь чад, И во дворе кричат.11. Вот комната моя. Нормальный интерьер. Куда уютней, чем у Джона, например. Картинки на стенах - не авангард, не сюр и не соц-арт.12. Вот комната моя. Смотрю: какой-то мрак. Вчера с Киясовым мы пили "Слънчев бряг" и обсуждали новый детектив. И что теперь? я жив?13. Вот комната моя средь плоти и костей, но я не вижу в ней ни потолка, ни стен, ни пола: обернуться не могу, прикованный к окну.14. Вот комната моя. О чем ты загрустил? Ну, блядь она. Ну, изменила. Ну, простил. Смотри сюда. Держи вот этот текст и всунь его в контекст.15. Вот комната моя. Я не хозяин ей. Там в зеркале живет старинный некий змей. И каждый раз, едва туда войду, я с ним веду войну.16. Вот комната моя. На грани бытия она висит. И здесь мне нравится, хотя сдавило грудь. Она - моя змея. Пьет душу из меня.17. Пьет душу из меня. Она - моя змея: сдавила грудь. И здесь мне нравится, хотя Она висит на грани бытия. Вот комната моя.18. Вот комната моя. Но на худой конец ее сменил бы я на некий, пусть, дворец. Какая разница? - мне все равно, лишь было б там окно.19. Вот комната моя: шкафы, диван и стол. Несметным барахлом забит ее простор. Все мило мне: здесь все свой смысл хранит и сердцу говорит.20. Вот комната моя. Она - мой кабинет. А где же ванная? где кухня? туалет? где антресоль, чулан, прихожая? где лоджия?21. Вот комната моя, в ней гости и вино. Две дамы курят "Мор", пуская дым в окно. Движенье, смех. Олег прочел эссе. И вновь налили все.22. Вот комната моя. Войдя в ее простор, сажусь я сразу на диван и "Беломор" закуриваю, даже не раскрыв окна. - Ну что? я жив?23. Вот комната моя стоит. В ней всюду прах. Я где-то далеко: в скитаньях иль в бегах. А все-таки нет-нет да и зайду, прилягу там, вздремну.24. Вот комната моя. Стеная и моля, смотрю в окно. Там в тучах всполохи огня. Сейчас, сейчас разверзнется земля, грядет мой судия.25. Грядет мой Судия. Разверзнется земля. Сейчас, сейчас... Там в тучах сполохи огня. Смотрю в окно, стеная и моля. Вот комната моя.26. Вот комната моя. Никто из разных лиц ни разу не перелистал ее страниц. А хоть бы и перелистал - так что? С тех пор прошло лет сто.27. Вот комната моя. Широк ее простор. Изящно у окна две дамы курят "Мор". Киясов взял гитару, гладит гриф И сердцу говорит.28. Вот комната моя качнулась от толчка подземного. И трещина вдоль потолка. И с полок на меня в единый миг Упали груды книг.29. Вот комната моя. Она озарена янтарным блеском. За окном цветет зима: мороз и солнце... солнце и мороз... И в чем тут парадокс?30. Вот комната моя, и там в который раз немало я пишу красивых всяких фраз. Но скучно мне, и грязен мой халат. И вянет мой талант.31. Вот комната моя. Разбросано белье. В шкафу и под столом какое-то гнилье. Кто заходил, валялся тут и спал? Чего он тут искал?32. Вот комната моя. Тебя простыл и след. Поэтому она напоминает склеп. Напоминает? - что за странный эллипс? Неужто я воскрес?33. Вот комната моя? Неужто я воскрес? Я слышу в зеркале какой-то странный треск. Давно ли мы... Тебя простыл и след. И вспомнил я свой склеп.34. Вот комната моя. В ней много было дел. Я там читал, писал, и просто так сидел, и плакал, и валялся на полу, и грезил наяву.35. Вот комната моя. Твой след давно простыл. Твой запах улетел, и я тебя простил. Смотрю в окно на стаи черных птиц. И в чем тут драматизм?36. Вот комната моя плывет в рассветной мгле кругами тихими в бессонной голове, не знаю чьей, - в отчаяньи прильнувшей, прилипнувшей к подушке.37. Вот комната моя меж небом и землей. - Там иногда сижу, то благостный, то злой. Меж потолком и полом. Ну и что? - Мне иногда смешно.38. Вот комната моя: сырой, промерзлый склеп, в котором я лежу, не знаю, сколько лет. Два гроба там и черный памятник, и пышный папоротник.39. Вот комната моя. Ни помню ничего - что там и как лежит, когда и где чего. В последний раз я был там или нет? - Не нужен и ответ.
Не знаю, кто таков Николай Байтов.
Но стихотворение - "Знамя", 1999, номера не записал - занятное.
Или вот:
Михаил Яснов
Двенадцать
1. Бросил писать. Не хватило таланта или работоспособности. Все оказалось в силе духа, в жизненной силе и в ежедневном труде. Запил. Оброс бородой. В бороде, как в старнинном английском лимерике, поселились птицы. Потом появились мымрики и стали клянчить на выпивку. Он бороду окунал в водку, в широкий бокал, чтобы всем хватало. Мымрики расплодились. Когда мы его хватились, он был уже выбрит, сидел на Пряжке и птицам, как крошки, бросал из окна бумажки.2. Бросил писать, потому что понял нелепость этих защитных стен. Как ни строил крепость, она уже не спасала от передряг. Тут-то и объявился незримый враг: предательство. Долго не мог понять, кто предал, - он ли, его ли? Вдруг очутился в бескрайнем поле. Трижды пытался бороться, смириться, забыться, но страница оставалась нетронутой. Комкал ее. И ком в горле стоял колом.3. Бросил писать, потому что влюбился. Стало совершенно понятно, что прежде писал от накала комплексов, одиночества, лицедейства. Превратился в отца семейства и разве что утешался экспромтами к датам. Стал общительным, в меру богатым, чтобы жить нараспашку. Однако, когда он умер от рака, нашелся его дневник: он так себе и не смог простить, что бросил писать. И этим себя обрек.4. Бросил писать. Избавился от геморроя и принялся за строительство. Роя, копая, стругая камни, доски, фанеру, наконец-то обрел - пожалуй, не веру, но меру и вкус: не к стихам, так к фанере, доскам, камням. Так уставал, что порой напивался в хлам. Но думал, все время думал: не о судьбе, об оснастке. Дом постепенно строился и что-то росло на участке. Ездил туда через день, через два, через три. Через четыре года жена ушла. Наконец-то пришла свобода ездить туда ежедневно, что ни день упиваться в дым. Что-то мы редко видимся с ним.5 Бросил писать, потому что старость подкралась. Оставалась какая-то малость, чтобы все устроить, понять, но не вышло. Отказывала голова и не срабатывал организм. Едва просыпался, как себя начинал сомненьями мучить, а плоть начинала сперва досаждать, а после канючить и требовала покоя. Он засыпал в кресле и засыпал пеплом старенький плед, заплатанный кем-то из прежних жен. А впечатлений вовсе не стало внешних, только те, что внутри. Но уже было нечто неясно, где: вне души? за душой? в душе?6 Бросил писать, потому что схватился сдуру за халтуру: редактуру и корректуру. Было уже не до славы, но хотя бы побыть на плаву. Ринулся в прозу. Месяц за месяцем мучил главу повести, так и застрявшей на первых страницах. Вскоре халтуры прибавилось. Разве что ночью приснится зыбкое нечто, влекущее нечто, - казалось, вот-вот... Сон исчезал. И манили аванс и расчет. Правил. Писал на полях. Относился с душой. Но поля были собственностью. Чужой.7 Бросил писать, потому что дышал на ладан. Вера спасла. Предпочел греховным балладам пенье в церковном хоре. Светлел душой. Стал называть стихотворство паршой. Приходил и склонял, и доводы были вески, но чем-то напоминали повестки в военкомат: было столь же тоскливо и неотвратимо, и пахло, словно от детского карантина. Слава богу, исчез, превратился в забытое фото, в горсточку праха. Только что выпустил книжку "Звезда монаха".8 Бросил писать, но сначала рванул на Запад. Быстро вписался. Прятал глаза под широкополой шляпой, на шее носил платок. Быстро влился в общий поток. Стал издаваться, поскольку его успели на родине поприжать. Но, в общем, не было цели и смысла, смысла и цели не было хоть убей. И вышло само собой, что он никто, и ничей, и никому, и никак, и нигде на свете. Быстро осел в заштатном университете и разъезжает по конференциям с темой: "О прилагательных цвета в романах Ивлина Во".9 Бросил писать, потому что кругом евреи. После первой же стопки дурея, садился спиной к стене и смотрел в окошко, набычась, что-то пытался в уме разделить и вычесть. сумма никак не сходилась и все получалось так, что жизнь у него украли. А он-то, чудак, простак думал, что все, как по маслу. Теперь ни масла, ни хлеба, и небо, если вглядеться, чужое небо. Даже та, что в стакане, хотя и звалась "Московской", явно была отравой жидовской. Вылил к чертовой матери! Кто-то его надоумил купить по дешевке спирту. Наутро умер.10 Бросил писать, потому что не смог совладать с языком. Он хотел овладеть, со-владеть, а пришлось соблюдать правила, от которых тошнило, но иных сотворить не смог и следил за другими, плюясь от несносных строк. Верность принципам превратилась в цепную ревность. Речь спала в словаре, напоказ выставляя царевность, но каким поцелуем какой новоявленный Даль оживил бы ее? О, проклятый словраль! Так тянуло войти в пословицу - но входил постепенно в раж. Вышел в люди сухим из воды на дорогу в тираж.11 Бросил писать, потому что невыносимо стало писать. Потому что судьба скосила близких друзей, потому что учителя умерли, потому что не стало для легких воздуха, а для души не стало дружества, потому что перелистала книгу судьбы мгновенная жизнь, и в ней не обнаружилось ни высоких идей, ни, как ни странно, тьмы этих низких истин, кроме того, что мир во всем ненавистен тому, кто хочет писать, но в помыслах чист - и потому оставляет девственным лист.12 Бросил писать. Ночью вскочил: не спится. К утру на руках и ногах отросли копытца. Глянул в зеркало и увидел ослиные уши. Бросился вон из дома. К вечеру стало хуже. Ветер носил его по земле. Потом подошел человечек и нацепил ему на уши белый венчик из роз, а другой на него взгромоздился верхом и поехал в столичный город. С грехом пополам он повез седока, под его угловатою плотью качаясь.Я остался один. Больше мы не встречались.
- "Яснов, Михаил Давидович (род. в 1946 г.) - поэт, переводчик. Автор книг "В ритме прибоя" (Л., 1986), "Неправильные глаголы" (Л., 1990), "Алфавит разлуки" (СПб., 1995), "Подземный переход" (СПб., 1995) и "Театр теней" (СПб., 1999). Основной переводческий интерес - французская поэзия: стихи Сирано де Бержерака, А.Шенье, Ж.де Нерваля, Ш.Бодлера, П.Верлена, А.Рембо, Г.Аполлинера. Живет в С.-Петербурге" - "Звезда", 2000, # 4. Оттуда же и стихи.
√√√√√
Вот так. Оказывается, анафора нынче - модный прием. И не просто как раньше - как, в основном, средство риторически-патетическое нагнетания текста, как, например, у Лермонтова, у которого Демон:
Клянусь я, типа, первым днем Творенья, Клянусь, типа, также и последним его днем, Клянусь там также и еще разным всем, Клянусь также и еще остальным разным всем, -
а анафора как конструктивная основа стихотворения, его структурный каркас. Сюжетопорождающая матрица, во как.
Как это оно является в двух приведенных.
Ангедония
Пластинка Я.Дягилевой. Ангедония - "неспособность испытывать радость", подробности см. тут. Очень верное определение всей их музыки - и Янки, и Летова, и всего вообще советского подпольного рока, данное ими самими.
Непонятно только, чего же в этом хорошего, чем тут бахвалиться? Тяжелое психическое заболевание, лечиться нужно, доктора посещать, таблетки и уколы принимать, а не - - -
Но они почему-то думают, что это очень - - - и свидетельствует, что они сверхчеловеки, а не - - -
Андерграунд
Ну, нынче любая поэзия - андерграунд.
Кто из нынешних авторов стихотворений хоть сколько-нибудь известен хоть сколько-нибудь широкой публике?
Кто - - -?
Ладно, понятно, я, - тут все понятно.
Но и какой-нибудь совершенно благопристойный и считающийся примерно типа что мэтр какой-нибудь Кублановский - кто его знает? Кто его читал? Кто про такого хоть слыхал, кроме совсем крохотного числа е*анатов, которые...
Амелин вот Максим например, лауреат "Антибукера"?
И все остальные прочие.
Тиражи поэтических книжек - максимум 5000 экземпляров, а и пятьюстами - никого не удивишь. Толстые журналы, которые - - -, они - 10 000. Рецензий на книжки стихов в средствах масс-медиа - причем в стремящихся слыть культурными средствах, в журналах типа "Итогов" или в газетах типа "Независимой" или "Коммерсанта" - практически никогда. О каких-нибудь театральных постановках, о любой сраной премьере любого сраного театра обязательно материал на полполосы в газете, на три страницы в журнале; о новой книжке Кушнера или Пригова - максимум заметка в 7 сантиметров длиной, в 6 шириной.
И вот.
С одной стороны, это вроде бы и хорошо, так и должно быть.
И символисты-декаденты были в свое время чревычайно глухой андерграунд; и футуристы; и обериуты; и Бродский; и Пригов; и ничего; и выживали как-то; и поэзия - процветала.
Мол, то и се, пускай лютует массовая культура, пускай гнусные кумиры толпы - - -,
А зато, дескать, мы, мудрецы и поэты, Хранители тайны и веры, Унесем там, типа, зажженные светы В катакомбы там на фиг, в пещеры.
Да как-то надоело.
В этих катакомбах и протухнешь на фиг, и зажженные светы потухнут вместе с тобой, никому не переданные. Ибо некому их передать - никому они на фиг не нужны.
Ибо - - -
И кто же в этом виноват?
Да сами авторы стихотворений виноваты в первую очередь!
Не фиг писать столько унылой занудной ерунды!
Вот Аксаков, например, хорошо формулирует - и как раз о временах такого упадка и самой поэзии вообще, и интереса к ней людей в частности:
"Мы прочли книгу и пришли в полное недоумение. Мы хотели посвятить ей пространный и обстоятельный разбор, в котором, если бы мы были несогласны с сочинителем, хотели сделать ему подробные возражения и высказать наше мнение о предметах его книги. Но это решительно невозможно; для этого надобно, чтобы в книге было что-нибудь, что-нибудь положительное, твердо ясно поставленное. (...) Вам, наверное, приходилось встречать людей, которые говорят необыкновенно гладко, непрерывно; фразы вяжутся одна с другой; они льются, льются как река, безостановочно, и ничего нет в словах их. В речи их попадаются мысли, но эти мысли теряют всякую силу, всякую живую сторону и обращаются в голые слова. Впечатление тяжелое и неприятное в высшей степени; вы чувствуете утомление, вы чувствуете, что после всей многосложной речи у вас остается пустота, ничто; ничто не беда, если б ничего и не было говорено; но ничто невыносимо тяжело, оставаясь в результате тогда, когда говорилось что-то".
Ну, вот именно поэтому дела нынче все и обстоят так, как обстоят: потому что - действительно, чрезвычайно это утомительно: ее читать, нынешнюю поэзию, потому что она, действительно, - сплошь одно именно пустословие именно вышеописанного образца. И даже самые хваленые мэтры - Гандлевский например, тот же упомянутый Кублановский, Рейн - именно им одним заняты. Опытные писатели, так их! Рифмовать руку набили, да к чему эти их рифмы, сообщается ли посредством их что-нибудь важное, нужное и интересное? ни капли нет, и они даже и не пытаются ничего такого сообщить, а так, рифмуют, лишь бы отработать звание "поэта" и выдаваемую за него - все еще, по инерции выдаваемую - пайку. Крохотную, конечно, пайку, но другим каким способом им и такой не заработать.
Вот так.
А если и есть что не такое, как выше описано, так нужно горы вот такого перерыть, чтоб до хоть чуть не такого добраться. Да кому ж это надо? Такую работу проворачивать? На фиг это, конечно, никому не надо. Я вот сам лично взялся читать стихи, публикуемые в журналах, выискивать эти хоть сколько-нибудь жемчужные зерна в этих навозных кучах - исключительно за деньги. А бесплатно в говне ковыряться - в горах говна! - конечно, охотников сыскать трудно.
Все-таки после моих стихов прочтения все-таки что-то остается в голове у читателя. Хотя бы удивление, какие выражения народные интересные на свете существуют: волки срать уехали на ней!