Тому, что этот рассказ получился таким, каким получился, мы обязаны малосущественному на первый взгляд происшествию в небольшом ресторанчике на набережной Тель-Авива, имевшему место в середине июня 2004 года, где-то в районе десяти вечера: там буквально на секунду погас свет. Этой секунды, капли в океане вечности, хватило, чтобы человечество навсегда утратило текст, который мне надиктовывал Игорь, мой однокашник, с которым мы не виделись со дня окончания института. Мы встретились случайно (так показалось нам, считающим себя хозяевами своей судьбы) в этот вечер: он прогуливался по набережной, а я, утомленный переговорами со слишком много обещающим клиентом, решил по пути домой сделать небольшой крюк и подышать бодрящим морским воздухом. Радость встрече была взаимной, оба никуда не спешили, и я пригласил Игоря посидеть где-нибудь и поболтать. Мы приземлились в одном из близлежащих ресторанов, выбрав потише, где нашу беседу прерывали лишь крики чаек, так свойственные и другим двуногим обитателям Средиземноморья. Узнав о моем хобби, Игорь в присущей ему саркастической манере заявил, что хотя он ничего не читал из моих творений, но история, произошедшая с ним лет десять назад, представляет собой сюжет, который мне и не снился. Он попал в «десятку»: сюжеты я обычно вижу во сне.
     Игорь всегда слыл серьезным, вдумчивым студентом, хоть и с некоторыми странностями. Мы принадлежали одной небольшой студенческой компании, собирашейся иногда у кого-нибудь дома расписать «пулю». Помнится, это было его предложение: отметить столетие Ленина турниром по стоклеточным шашакам.... Турнир мы провели, но опубликовать результаты так и не решились. Кто знает, как к этому отнеслось бы наше институтское начальство? До сих пор у меня нет ответа на этот вопрос. Жалею, что мы не сделали это. Возможно, как один из победителей турнира, я бы оказался в Израиле лет на пятнадцать раньше....
     Я был заинтригован. Заметив, что у меня с собой ноутбук, Игорь предложил мне записать эту его сногсшибательную историю. Я не решился возражать, так как не знал, как он воспримет мой отказ. Батарея у моего компьютера давно прекратила свое бренное существование, мне не хватало денег или времени заменить ее. Пришлось помимо хумуса и вина заказать удлинитель, который был незамедлительно подан. Свет погас как раз в тот момент, когда я отстукивал последнюю фразу... Игорь, ухмыляясь в пышные рыжие усы, злорадно заявил, что настоящий писатель отличается от графомана уже тем, что нажимает на клавишу «Сохранить» после каждой точки. Я решил, что за свои вино и хумус Игорь заплатит сам. Так или иначе текст был утерян.... Однако, пустив в ход все свое красноречие и знание человеческой природы, я смог убедить моего друга позволить мне пересказать его историю своими словами.
     Всякие реверансы типа того, что автор не несет ответственности за случайное совпадение имен и тому подобное, считаю здесь неуместным. Никаких совпадений просто не может быть. Эта история не может повториться ни с кем и никогда. Теории, что все происходящее с нами здесь и сейчас одновременно или через миллионы лет происходит или произойдет с нами же снова в некоем параллельном или диагонально-перпендикулярном мире, несостоятельны, и эта история лишний раз убеждает меня в этом.
     Я изменил все имена, кроме одного, посчитав это излишним. У меня есть сильное подозрение, что Игорь в своем повествовании тоже использовал выдуманные имена, так что вполне возможно, почти все они были изменены дважды. Существует определенная вероятность, что изменяя имена, я вернул героям истинные.
     Единственное, за что должен повиниться перед возможными читателями, это некоторая пресность изложения. Лексикон Игоря содержит длинный ряд сочных выражений, которые я просто не решился вынести на ваш суд.

*    *     *

     Расставшись с женой (о причинах развода он предпочел умолчать, хотя произнес нечто недоброе в адрес тещи) и оставив с ней двух детей школьного возраста, Сергей вовсе не собирался долго наслаждаться одиночеством. Считал он себя человеком парным, обладающим спокойным и уживчивым характером, способным жить с кем угодно и в шалаше. Лишь бы было обоюдное желание. Интернет еще только входил в моду, так что он дал объявление в газету. По неопытности Сергей указал номер домашнего телефона, который с той поры с трудом умолкал на ночь.
     Как-то ему позвонила девушка без малого лет на двадцать моложе его. Их уравнивало то, что у нее было двое маленьких детей. На прямой вопрос о разнице в возрасте Рахель философски заметила, что не рассчитывает найти серьезного мужчину без седины в шевелюре, а несерьезные и лысые ей не подходят. Ответ льстил Сергею. К этому нелишне добавить, что голос в телефонной трубке просто завораживал, проникал в самую душу, где бы та не находилась. Описать его невозможно, надо слышать.
     Жила Рахель в Иерусалиме, в Центре абсорбции. Ее древняя машина-развалюха, без которой она не мыслила свое существование, составляла все ее приданое. Она сделала пару попыток приехать к бесколесному Сергею на север страны, но оба раза машина ломалась в пути. А тем временем они подолгу беседовали по телефону. Рахель, как и Сергей, обожала Кафку, даже прочитала его на иврите. Им было о чем поговорить.
     В конце концов Сергею, человеку деятельному, не терпящему пауз и ожидания, надоели разговоры, и он отправился в Иерусалим сам. Рядом с автобусным вокзалом купил цветы и предстал перед Рахелью. Детство незабываемо как то, что явилось его взору. По пустой комнате безмятежно ползали двое совершенно голых детей лет четырех-шести, ковыряясь в каких-то обгрызанных кубиках. Их полуодетая мать с простым скуластым лицом крестьянки, распущенными волосами и темнокарими глазами, полными мировой скорби, накопленной со времен, когда праотец Авраам еще звался Аврамом, с благодарностью приняла цветы, но взгляд ее говорил нечто иное: «Лучше бы ты, дорогой, принес что пожрать...». Кстати, вскоре появился господин с кастрюльками. Как объяснила Рахель, их поддерживает ее бывший приятель, а точнее, его сердобольная мать. Покормив и кое-как одев детей, Рахель повезла Сергея в какой-то киббуц возле Иерусалима, где ей обещали работу. На обратном пути, когда дети уснули на заднем сиденье машины, они смогли немного поговорить без помех. Сергей, израильтянин со стажем, вполне мог представить трудности, выпадающие на долю матери-одиночки, но положение Рахели он не мог и вообразить, а та не жалела красок, расписывая свои мытарства.
     Муж бросил ее с двумя маленькими детьми пару лет назад. Социальная служба взяла детей под свою опеку, точнее, просто забрала их в приют, а когда устроившаяся на работу мать потребовала их обратно, отказала ей. Рахель пришлось с полгода повоевать, чтобы вернуть детей, но тут ее уволили, и кормить их снова стало нечем.... Их подобрал таксист Йоси, буквально спас от голодной смерти. Рахель была безмерно благодарна ему, но Йоси никак не совпадал с образом того, кто снился ей по ночам. Кафку он не читал. Йоси несколько раз предлагал жениться на ней, как только она завершит формальности развода, но Рахель оставалась непреклонна.
     Вся эта история глубоко тронула Сергея, да кого бы она не тронула? Но не каждый бы поступил как он: предложил Рахели переехать к нему и, получив согласие, выписал на ее имя три чека, не проставляя сумм!!! Единственное, о чем он просил свою новую подругу, это позвонить ему прежде, чем вкладывать чеки, чтобы уберечь его от сюрпризов. Через несколько дней он надеялся получить зарплату, и Рахель, скорее всего, сможет вложить чек на пару тысяч шекелей. Рахель с благодарностью приняла чеки, отвезла Сергея на автостанцию и... забыла о нем, как политик про свои предвыборные обещания.
     Через несколько дней и без того тощий банковский счет Сергея благополучно похудел на две тысячи. Сергей очень удивился. Нет, не тому, что деньги ушли, а тому, что Рахель не позвонила. Даже позволил себе немного обидеться. Но все-таки решил позвонить ей сам. Телефон у Рахели был отключен. Месяца через полтора Сергей узнал, что Рахель жива и скорее всего здорова: она вложила еще один чек, на этот раз на тысячу шекелей. Теперь он удивился ее редкой в наши дни скромности, скорее всего она просто побоялась ничего не получить, если чек окажется без покрытия. К счастью Сергея, она не знала, что банк позволяет ему заходить в «минус» довольно далеко: у него на счету хранились вырученные от продажи квартиры доллары родителей....
     Как-то за обедом в киббуце Сергей поделился с друзьями-коллегами, и они, конечно, стали обзывать его предпоследними словами и уговаривать отменить оставшийся чек. Он колебался, но все-таки гордо заявил друзьям, что для того он и выписывал чеки, чтобы ими воспользовались, так что ничего отменять не станет. Через месяц отменять уже было нечего, на этот раз был вложен чек всего на пятьсот шекелей. Других признаков жизни Рахель не подавала.
     Еще через месяц Сергей взял отгул, приобрел однодневный тур по Иерусалиму с Мариной Фельдман и по окончании экскурсии остался в столице. В Центре абсорбции Рахель больше не проживала, но там ему дали новый адрес. Сергей отправился в район Ромема, где после некоторых плутаний нашел свою подругу. Она встретила его как ни в чем не бывало. Ей отключили телефон, она болела, дети болели, словом, ну никак не могла она позвонить... На этот раз Сергей предусмотрительно оставил чековую книжку дома.
     Убедившись, что вся эта история сошла ей с рук, и Сергей похоже даже не сердится, Рахель снова принялась названивать ему, снова начались их полуночные беседы о Кафке и Гессе. Телефона у нее теперь не было, звонила она с телефона-автомата. А через неделю она разбудила Сергея ночным звонком, долго повторяла своим шелковым голосом «Сказать – не сказать, сказать – не сказать?», пока Сергей наконец не взмолился: «Скажи же!». И она сказала... Оказывается мечта всей ее жизни стоит каких-то двенадцать тысяч шекелей (в то время полугодовая зарплата Сергея, между прочим), и заключается в пластической операции по увеличению груди. Сергей пытался возразить, что грудь у нее совсем не такая уж маленькая, но его поставили на место, заявив, что он в этом ничего не смыслит. Обиженный ценитель женских прелестей обещал подумать, все-таки мечта всей жизни... Можно было расплатиться шестью платежами, то есть целых полгода банк будет напоминать ему о красотах женской груди! Париж стоит обеда! Он договорился с Рахель, что после операции она наконец переедет к нему.
     Настал долгожданный день, и Сергей приехал в Иерусалим, чтобы загрузить нанятый им фургон вещами Рахели. На грузчиках он решил сэкономить, о чем быстро пожалел. Бедняки всегда держатся за хлам, но почему же за весь? Он хотел выбросить какие-то ржавые железные трубы, но Рахель однозначно заявила, что без них она никуда не поедет. К ночи он привез ее барахло домой и чуть ли не до утра перетаскивал на второй этаж. К концу этой процедуры на своем драндулете прибыла Рахель с детьми.
     Когда все вещи были распиханы по углам, а трубы нашли приют вдоль стены салона, ехидно выглядывая из-под дивана, Рахель извлекла из своей сумки две белоснежные рубашки и велела Сергею их примерить. Он не очень разбирался в тканях, но взяв их в руки, почему-то подумал о шелке. Рубашки оказались впору, и довольный подарком Сергей повесил их на плечики и спрятал в шкаф.
     На следующий день выяснилось, что у Давида, шестилетнего сына Рахели, белокурого, кудрявого, ну просто с ангельским личиком ребенка, есть серьезная проблема. Мальчик он был особенный: мама, увлекавшаяся новомодными теориями, родила его в воду. Именно это обстоятельство места, по мнению Сергея, практически лишило его инстинкта самосохранения. К тому же взрослых он слушал, но не слушался. Один из признаков гениальности, кстати. Уже при первом знакомстве с квартирой Давид забрался на подоконник и чуть не сиганул вниз. Рожденный в воду летать не может. Хорошо, что Сергей оказался рядом и перехватил ребенка. Так что, несмотря на жаркое лето и отсутствие кондиционера, все окна в квартире пришлось наглухо закрыть....
     Четырехлетняя Галит, внешне мамина дочка, была вполне нормальной девочкой, но эта ложка счастья омрачалась неожиданной ревностью Рахели, не подпускавшей Сергея к ней ни на шаг. Правда, это не мешало ей спокойно оставлять девочку на его попечение, если у нее возникали какие-нибудь дела....
     Особенно запомнился Сергею их совместный поход в ресторан. Они расположились на открытой веранде, хорошо продуваемой морским ветерком. Рахель заказала, наверное, все, что было упомянуто в меню: чтобы подать заказанное, официанту пришлось приставить к их столику еще один. Сергей пытался мягко протестовать, встав на защиту детей, которым все это не съесть и за целую жизнь, но Рахель заявила, что ее дети ни в чем не должны нуждаться.... Напрасно Сергей вступился за детей, они и не собирались все съесть: Давид и Галит передвигались вдоль столов, вооружившись ложками и поочередно запуская их в выставленные блюда, напомнив Сергею «сумасшедшее чаепитие». Взорам проходящих мимо скорее представлялась иная картина - «Сумасшедшие за обедом».
     Любой человек, если, конечно, он не адепт секты дао или чего-нибудь в этом роде, полон желаний. Когда он начинает грезить ими наяву, они превращаются в мечты. Мечты же становятся чем-то вроде вех на жизненном пути: так человек и бредет по жизни от достижения одной к следующей. Когда мечта сбывается, она умирает. Можно сказать, что человек шагает по трупам сбывшихся мечт. Если вымощенная благими намерениями дорога ведет в ад, то, согласно симметрии можно предположить, что идущий по трупам попадет в рай.
     Грудь Рахели была еще забинтована как египетская мумия, а она уже мечтала стать таксистом. Для этого надо хотя бы приобрести нормальную машину. Старая уже чуть жива, к тому же ее надо вернуть Йоси, как оказалось, законному владельцу. Да и вообще, без машины жизнь невозможна. Решено было взять ссуду. Сначала Сергей попытался сделать это на «сером» рынке, но подходящих условий не нашел. Тогда он, одолжив у Рахели газовый баллончик (ведь он никогда не держал в руках столько денег!), отправился в банк, где ему с удовольствием выдали восемнадцать тысяч шекелей на два года под хороший процент. Рахель заявила, что знает, где в Иерусалиме можно купить машину подешевле (а речь, конечно, шла о подержанной), и отправилась туда, оставив Сергея пасти детей. Вернулась она на следующий день утром на обшарпанном «рено». Старый драндулет она вернула Йоси. Рахель, получавшая какую-то социальную помощь, не могла иметь машину, поэтому договорились, что в ближайшую пятницу они пойдут на почту и перепишут машину на имя Сергея. Но утром в пятницу Сергея срочно вызвали на работу, вернуться до закрытия почты он не успел... А в субботу вечером Рахель заявила, что у нее есть дела в Иерусалиме, к тому же ей надо на перевязку. Обещала вернуться в воскресенье вечером. Детей она прихватила с собой.
     В воскресенье утром, собираясь на работу, Сергей обнаружил, что у него закончились чистые рубашки. Тогда он вспомнил о подарке Рахели и полез в шкаф. Рубашек на месте не оказалось.... Сергей не поверил своим глазам, он точно помнил, куда повесил рубашки. Тщательно проверил все еще раз. Рубашки исчезли. Продолжать поиски уже не было времени: через пять минут за Сергеем должны заехать. Он нашел какую-то футболку – для киббуца сойдет и это, оделся и спустился вниз.
     Сергей не был столь наивным, как могло показаться. Просто он строго придерживался презумпции невиновности. У него были какие-то подозрения и раньше, но впервые ему в руки попали вещественные доказательства двуличности и лживости Рахели. Одно дело любить Кафку, а другое – оказаться среди его героев! Как он и предполагал, в воскресенье Рахель не вернулась и не позвонила. Позвонила она ему лишь в понедельник на работу и умирающим голосом сообщила, что попала в аварию и вместе с детьми находится в больнице «Меир» в Кфар-Сабе. Галит получила сотрясение мозга, а у Давида порвана селезенка. Сама же отделалась синяками по всему телу.
     Сергей помчался в больницу. На Рахель было страшно смотреть. Дети также находились в жалком состоянии. В аварии потерялись туфли Рахели, и Сергей отправился в город, чтобы купить для нее новую обувь и что-нибудь внусное детям. Над кроватью Давида установили персональный телевизор, разумеется, Сергей оплатил и это.
     Рахель рассказала, что, когда она делала поворот, в ее «рено» сзади врезалась другая машина, выехавшая на перекресток на красный свет. Однако, забегая вперед, скажу, что суд не поддержал версию Рахель и признал именно ее виновницей аварии. Практически это означало, что компенсацию за машину она не получит, так как машина была не застрахована как следует. Впрочем, Сергей никогда не видел решения суда, вся информация о нем поступала от Рахели. Также не стал он проверять и ее утверждение, что от машины практически ничего не осталось. Рахель обещала как-то компенсировать потерю машины из денег, которые она должна получить за ущерб, нанесенный здоровью. Но едва ли Сергей согласился бы принять эти деньги, впрочем, никто ему их и не предложил.
     Сергей остался ночевать у родственников в Раанане и на следующее утро снова заявился в больницу. Особых улучшений у раненых не наступило. Галит надо было вести на какую-то процедуру, и Сергей разбудил задремавшую Рахель. Ее реакция была бурной и неожиданной: она накричала на него и велела уходить. Внутренне Сергей почти был готов к разрыву, но проявить инициативу в данный момент, оставить женщину в столь жалком положении он никак не смел, но, если она этого требует.... Он, ни слова не говоря, покинул больницу и отправился домой. Еще по дороге он пришел к однозначному выводу, что финальная сцена не была импровизацией....
     На следующий день вечером, вернувшись с работы, Сергей еще раз оценил ситуацию и решил, что против него составлен заговор. А раз так, он дал себе право действовать с развязанными руками и любыми методами. Первое, что он сделал, был обыск в вещах Рахели, давший несколько новых интересных деталей. Сергей нашел оригинал свидетельства о рождении Рахели: ее настоящее имя было Ксения, и была она русской. Это никак не соответствовало данным паспорта, копия которого тоже попала в его руки.... Помимо того он обнаружил неотправленное письмо бабушке в Москву, где Ксения-Рахель признается, что ненавидит мужчин, но ей приходится их использовать.... Эти признания уже не оставляли никаких сомнений. Из письма Сергей узнал, что у Рахели есть еще одна мечта: Австралия.
     Когда через три дня Рахель позвонила из больницы, сообщила, что завтра их собираются выписать, и спросила Сергея, не заберет ли он их к себе хотя бы на время, то получила категорический отказ. Сергей сделал вид, что смертельно обижен из-за того, что его выставили из больницы. Чувствовалось, что она удивлена твердости Сергея. Попробовала надавить на жалость, сказала, что ей некуда податься, но ничто не помогало. Сергей показал себя джентльменом: попользовавшись вещью, положил ее на место. Взял он Рахель из больницы и, кстати, даже не попользовавшись, в больнице ее и оставил. Так что угрызения совести он легко пережил.
     Через несколько дней Рахель позвонила снова: она обосновалась в поселке возле Иерусалима и просит привести ей ее вещи. Сергей сказал, что у него на это нет денег, но если Рахель наймет машину, то Сергей не откажется ее погрузить. Денег у Рахели тоже не нашлось, и Сергею пришлось терпеть ее вещи в доме еще несколько недель, пока она не нашла друзей, согласившихся перевести ее хлам.
     Они еще несколько раз разговаривали по телефону, обсуждали перспективы суда, пока он якобы не закончился не в пользу Рахели. Кроме того у них состоялся один интересный разговор. Сергея уволили с работы, и он лихорадочно искал новую по всей стране. Его пригласили на интервью в Иерусалим. Узнав об этом, Рахель своим нежным голосом пригласила его заехать к ней в гости. Обещала даже собрать местные иерусалимские газеты, чтобы помочь Сергею в поисках работы. Сергей обещал подумать. И подумал он следующее: что же замышляет Рахель, приглашая его в гости, да еще голосом, сулящим именно райские наслаждения? Наверно, она «залетела», а теперь хочет «повесить» ребенка на Сергея, ради этого стоит (и совершенно необходимо!) с ним и переспать....
     На этом можно было бы и закончить рассказ. Судьбы Сергея и Рахели больше не пересекались, и они даже не разговаривали по телефону. Но.... Без малого год спустя в новостях Сергей услышал о печальном происшествии в поселке, где жила Рахель. Микроавтобус доставил детей из школы, один из мальчиков по неизвестным причинам, выйдя из машины, полез под ее задние колеса. Шофер этого не заметил, тронул с места и раздавил ребенка насмерть. Имя ребенка не прозвучало, только возраст, совпавший с возрастом Давида. Но главное, лишь он мог совершить столь безумный и непредсказуемый поступок....

*    *     *

     Так закончилась история знакомства Игоря с яркой представительницей, надо признать, редко встречающейся породы женщин – «акулы». Мы еще обсудили перспективу занесения этой породы в «Красную книгу» (сошлись, что этого делать не надо) и нашествие акул на Австралию. Но тут Игорь взглянул на часы и заспешил домой смотреть футбол. А мне еще так хотелось расспросить его о причастности Рахели к исчезновению рубашек и вообще, если бы не эти рубашки, сколько времени Игорь мог бы прожить с акулой?

     Город возник из-за поворота как всегда неожиданно. Десять лет я приезжаю сюда, и всякий раз испытываю одно и то же чувство именно на этом участке пути. Дорога проходит вдоль небольшой горной гряды. На протяжении почти всего пути справа видны только серо-коричневые камни, кое-где прикрываемые растительностью, чудесным образом укрепившейся на этой совсем непригодной для жизни почве. И вдруг, когда дорога сворачивает непосредственно к городу, панорама за окном меняется. В этом нет ничего чудесного. К тому же вряд ли кому-нибудь из людей, хоть немного знакомых со мной, придет в голову назвать меня романтичной натурой. И, тем не менее, всякий раз у меня замирает сердце, когда я вижу этот, словно игрушечный, городок на каменной ладошке.
    
     Но в этот раз обычным восторгом дело не обошлось. Неожиданно я почувствовала, что кто-то невидимый изъял мою душу из тела и вложил туда нечто совсем другое, не имеющее отношение ко мне, Елене Паркер, женщине достаточно разумной, чтобы управлять не только своими эмоциями, но и собственной жизнью.
     Защищаясь от чего-то непонятного, я попыталась переключить свое сознание на воспоминания и мысли, которые были привычными и безопасными.
     Там, в одном из этих небольших коттеджей, окруженных невысокими деревьями с кружевной темно-зеленой кроной, живет моя младшая сестра Сонечка. Десять лет назад она вышла замуж за человека, для которого этот маленький, но живописный городок, слегка отодвинутый от основных путей цивилизации, попросту является родиной. Ей повезло, она счастлива. Ее муж Марк - действительно очень милый человек, у них растет два очаровательных сорванца. Я каждый год приезжаю к ним на несколько дней в отпуск.
    
     * * *
    
     Но внезапно возникшие ощущения не хотели меня отпускать.
     Сердце бешено заколотилось, горло сжала какая-то неведомая сила, в глазах противно защипало, затем мышцы лица расслабились, а из глаз покатились слезы. Я не понимала, что со мной происходит. Это было что-то мучительное и, тем не менее, настолько приятное, что у меня не было сил что-то предпринять, но… Я, в конце концов, профессионал!
    
     * * *
    
     Я решительно выехала на обочину и остановила машину. Я не позволю никому, слышите? Не позволю никому… Я не успела закончить свой мысленный монолог, впрочем, я не успела его даже начать. Мои физические ощущения можно было сравнить разве что с состоянием человека, сорвавшегося в пропасть.
     Но в следующее мгновение все вернулось в норму.
     Я решила, что одержала победу и, пожалуй, поторопилась с выводами.
    
     * * *
     Cтрастный шепот Берта щекотал мое ухо и вызывал такое блаженство, что я с трудом сдерживала рвавшийся из моей груди стон. Его руки, что могут сделать с моей душой обычные руки? Простое соприкасание наших ладоней вызывает целый поток ни с чем несравнимых ощущений… Впрочем, эти мысли и чувства так же стары, как само понятие «любовь». Господи, как я люблю его губы, мягкие и такие нежные. Мое тело отзывается на зов древнего танца страсти, и я срываюсь в бездну и парю над миром, в котором нет больше ничего и никого, только наши разгоряченные тела, подкрепляющие великое единение наших душ, рожденное ее величеством любовью!...
    
     * * *
    
     Что? Что это было? Я огляделась и обнаружила себя в своей собственной машине. Рядом дорога, впереди панорама города. И никого.
     Я дала волю своему измученному телу. Меня сотрясали рыдания. Прошло не меньше получаса, прежде чем мне удалось вернуть свою психику в нормальное состояние. Но мое тело еще помнило что-то такое, что не принадлежало моей собственной памяти.
     Кто такой этот Берт? Откуда это странное чувство невосполнимой потери?
    
     * * *
    
     Я медленно и осторожно въехала на шоссе и, наконец, подчинив своему контролю расшатавшуюся нервную систему, поехала в нужном направлении.
     Дорога привычно шелестела под колесами, а я дала волю своей памяти.
     Моя профессия – психоаналитик. Да, я знаю, что о нас думают наши пациенты, но, тем не менее, мы всегда готовы прийти на помощь к тем, кто столкнулся с болью души. Ведь эта боль самая мучительная, она подкрепляется памятью и воображением, а значит, имеет неисчерпаемый источник. Но я всего лишь человек, и то, что свойственно другим, может поразить и меня.
     Моя личная жизнь не сложилась. Нет, не было никакой драмы, а жаль. Просто была попытка создать семью, жить как все нормальные люди, но ничего не получилось. Целый год я пыталась.
     Поль – замечательный человек, он был очень нежен и терпелив со мной. Я восхищалась им, уважала его, но этого оказалось недостаточно. Он ушел от меня, и, надеюсь, счастлив сейчас.
     Я искренне не понимала, чего он от меня хотел. Он говорил слова, значение которых мы, видимо, воспринимали по-разному. Обо всем этом я подумала сейчас, когда вдруг пережила эти чужие воспоминания. Но тоска, сжимавшая мое сердце, принадлежала мне, и я не знала, как помочь самой себе.
    
     * * *
    
     - Елена, иди скорей сюда, посмотри на это чудо! – встретила меня Соня радостным возгласом, который, впрочем, к моему приезду не имел никакого отношения.
     В большой корзине, стоящей посреди веранды, копошилось что-то действительно очаровательное, в виде пушистого черно-белого комочка, с влажным черным носиком и глазами, светящимися любопытством и доверием. Это был беспородный и бесподобный щенок, мечта нашего с Сонечкой детства. Я вдруг мимолетно удивилась, что моя сестричка так поздно решила, наконец, обзавестись четвероногим другом.
     - Как его зовут? – задала я главный вопрос.
     - Еще не знаю, его только что привез Берт…
    
     Я больше ничего не слышала, мое сознание зацепилось за имя и зависло.
     Я вдруг почувствовала, как чья-то далекая память опять болезненно сжимает мое сердце.
     - Меня зовут Бертрам Стайнер, - проговорил стоящий передо мной невысокий мужчина с удивительными глазами, взгляд которых поднял в моей душе тревожную волну и воспоминаний, и предчувствий.
    
    
    
    
     - Мою маму тоже звали Элен, - с улыбкой сказал Бертрам, когда я назвала свое имя.
     - Меня зовут Елена, - пожалуй, излишне резко отреагировала я.
     - Ну да, - мой собеседник удивленно посмотрел на меня, - просто я подумал, что это практически одно и то же имя, может, я ошибаюсь.
     - Вы, конечно, правы, - примиряюще улыбнулась я, - немотивированная реакция…
     - Простите?
     - Я о себе. Так это называют специалисты, впрочем, вам это, скорее всего, неинтересно…
     - Вы психолог?
     - Психоаналитик.
     - Вам нравится ваша работа?
     - Если бы не нравилась, я бы ее сменила.
     - Я вам верю, - он внимательно посмотрел в мои глаза, - вы, наверняка, именно так бы и сделали.
    
     Впервые в жизни я не знала, как себя вести. Мне, как врачу, часто приходилось разговаривать с очень разными людьми, не все из них относились ко мне с доверием. Да что тут объяснять, ко мне приходят чаще всего люди, с которыми достаточно трудно найти общий язык: иногда в силу их характера, но чаще в связи с обстоятельствами, вынудившими их искать моей помощи.
     Я считаю себя достаточно хорошим специалистом. Не припомню случая, чтобы мне не удалось разговорить человека, вызвать на откровенный, хотя часто очень болезненный, разговор.
     Тут была совсем другая ситуация, ведь человек, с которым я говорила, вовсе не нуждался в помощи. У него было, судя по всему, прекрасное настроение. Для него я была просто молодой женщиной, с которой он случайно познакомился в доме старого друга. Но его звали Бертрам, Берт, а это имя выводило меня из равновесия, вызывая те странные, непонятным образом возникшие из моего подсознания чувства, пережитые не мною, я это знала точно, а кем-то другим. Кем? Когда? Почему они так волнуют меня? Мне необходимо было это понять, но для этого у меня должна быть возможность все обдумать.
     Такая возможность у меня появилась только поздно ночью, когда все угомонились, и я, забравшись под теплое одеяло и уютно устроившись среди подушек, которыми с избытком снабдила меня сестра, наконец, осталась один на один со своими мыслями. Сначала я попыталась собрать вместе все воспоминания, так или иначе, связанные с неожиданной загадкой, которую подкинула мне моя нелепая жизнь. Череда событий, которую, по-видимому, и следует считать моей биографией, мне действительно вдруг стала казаться какой-то несуразной, будто собранной из разных человеческих судеб. Все, что сейчас возвращала мне моя память, казалось каким-то ненастоящим, словно эпизоды скучного романа, написанного каким-то занудой. И вдруг…
    
     * * *
    
     Берт, мы не можем больше быть вместе! – мысль появилась неожиданно и внезапной болью ударила по сердцу. Откуда эта мука, эти непрошеные слезы. Кто ты? – мысленно спросила я. Но кто может дать мне ответ, если даже само происхождения вопроса мне не понятно. Я дала волю слезам, просто это было самым естественным в этот момент. Так ничего и не решив для себя, я, в конце концов, уснула.
    
     Утро порадовало хорошей погодой. Все вчерашние волнения показались нелепыми. Мне просто пора подумать о себе. Скольким женщинам я говорила слова, которые сейчас должна была бы обратить к самой себе. Ничего, справлюсь. Просто слегка устала, да и физиология дает о себе знать. Против природы бунтовать бессмысленно. Что бы я посоветовала пациентке с такими симптомами? Присмотреться к окружающим ее мужчинам. Хороший совет. Вот и присмотримся. На сегодня единственным подходящим мужчиной в моем окружении оказался Бертрам Стайнер. Впрочем, что я о нем знаю? Может, у него очаровательная жена и куча симпатичных ребятишек. Нет, этих проблем мне уж точно не надо. Меня бы вполне устроили легкие необременительные отношения со спокойным и разумным человеком. Но вдруг я опять вспомнила свои вчерашние ощущения. Нет, то, что где-то подобрала моя взбесившаяся память, спокойным и разумным не назовешь.
    
     - Любите рано вставать, или просто плохо спится в гостях? – прервал мои размышления Бертрам, я даже не заметила, когда он вышел на веранду.
     - Раннее утро – мое любимое время суток. – Отвечая ему, я старалась, чтобы голос мой был как можно нейтральнее. – А вы? Всегда так рано встаете?
     - Да. Если пользоваться общеизвестной классификацией, я – настоящий жаворонок, как, видимо, и вы.
     - Пожалуй…
     - А как насчет завтрака?
     - Я бы с удовольствием выпила чашечку кофе, а если у вас есть другие предложения, готова их обсудить.
     - Кофе – это не требует обсуждений, но я бы добавил гренки, которые готов приготовить собственноручно, как вы отнесетесь к этому варианту?
     - Было бы чудовищной глупостью отказаться от такого меню, особенно, если готовить будете вы.
     - Вот и замечательно, пойдемте на кухню.
    
     На кухне было приоткрыто окно, и свежий утренний воздух, заполнивший это небольшое помещение, заставил меня вздрогнуть, но закрывать окно мы не стали: здесь, в горах, день вступает в силу очень быстро, а летом, когда нагреваются камни, раннее утро – единственное время, когда можно насладиться естественной прохладой.
    
     Я не могу сказать, когда наступил момент перехода наших отношений от сухой любезности плохо знакомых людей к беззаботному дружескому общению. Когда мы перешли на ты? Когда вдруг стало казаться, что мы понимаем друг друга даже тогда, когда наши мысли остаются невысказанными до конца?
     О чем мы говорили, я уже не помню, но только мы ничего не узнали друг о друге. Что было с каждым из нас до этой встречи, не имело значения в ту минуту. О трагедии, произошедшей в жизни Берта Стайнера, мне рассказала Соня, когда Берт уже уехал.
    
     Бертрам и Лидия были великолепной парой. Может, они и не отличались яркой красотой, но когда их видели вместе, их нельзя было не заметить. Кроме того, ни у кого не возникало сомнения, что эти двое были созданы друг для друга. Это трудно объяснить словами, их просто нужно было видеть. Их брак длился чуть больше трех лет, а потом случилась беда. Лидия была телерепортером. Все, наверное, помнят землетрясение в районе Мэрвика. Лидия Стайнер делала репортаж о ходе спасательных работ. Ее материалы были получены и даже показаны по центральным каналам, но сама журналистка с места событий не вернулась. Что произошло, так и не удалось выяснить. Ее не было ни среди живых, ни среди мертвых. Берт не терял надежды и не хотел верить, что Лидия больше не вернется. Но шли месяцы, а затем годы. Постепенно выстраивалась другая жизнь, жизнь, в которой было все, и только не было любимой женщины.
    
     Когда Берт уезжал, мы обменялись телефонами, и каждый из нас искренне верил, что как-нибудь обязательно позвонит. Через пару дней после его отъезда я уже не могла с уверенностью сказать, что захочу с ним встретиться или хотя бы поговорить. Нет, он мне, разумеется, был симпатичен, да и драматическая история его любви и потери невольно вызывала к нему интерес и, несомненно, уважение. Но его беда была слишком личной, чтобы ее делить с кем-то, а делать вид, что я ничего не знаю, было невозможно. Если бы он обратился ко мне за помощью, я нашла бы те слова, которые смогли бы хоть в какой-то мере уменьшить его боль. Но со своим горем он справлялся сам, знакомство наше носило мимолетный характер, романтическая прелесть того раннего утра уже развеялась, да и власть его имени тоже уже казалась какой-то нереальной. Странные вспышки эмоций стали забываться, и мне уже казалось, что я просто устала от женского одиночества… Однако, на роль своего Ромео я бы не стала рассматривать Бертрама Стайнера. Он был чужим. От всех женщин мира его отделяла любовь к Лидии, и победить эту соперницу ни у кого не было никаких шансов. Конечно, все эти размышления появились у меня теперь, а тогда я просто интуитивно сторонилась продолжения этого случайного знакомства.
    
     Домой меня отвез Марк. У него были дела в Сент-Ривере. Вскоре моя жизнь вернулась в привычный ритм. Через месяц я уже редко вспоминала происшествие на горной дороге. Казалось бы, можно поставить точку. Осталась, конечно, некая тайна, но за прошедшее время мое воображение, не без помощи здравого смысла, неплохо поработало и уже могло предложить сразу несколько гипотез, объясняющих странное явление.
    
     Каждый год я ездила к сестре только летом, но вот обстоятельства сложились так, что мне пришлось отправиться к ним перед самым Новым годом. Надо сказать, обстоятельства были весьма приятные. Сонечка родила наконец-то долгожданную дочь.
     Марк старался изо всех сил, но справляться с двумя мальчишками и еще заниматься домашними проблемами, при этом продолжая работать полный рабочий день, было просто невозможно. Я поехала в качестве временной, но очень срочной помощи. Да мне и самой хотелось сменить обстановку, посмотреть на племянницу и встретить хоть один Новый год с близкими. Никаких сюрпризов по дороге не было, так как в этот раз я ехала автобусом.
     Первым, кого я увидела, был значительно подросший за полгода Добби. Он встретил меня заливистым лаем, который вскоре сменился счастливым повизгиванием. Пес оказался не таким уж маленьким, а ему ведь еще предстояло расти. Не знаю, узнал ли он меня, или попросту его собачье чутье подсказало ему, что я своя, но радовался он шумно и, конечно, искренне, по-другому, я думаю, собаки просто не умеют. Вскоре я была окружена всей нашей шумной семейкой, или почти всей, так как Соня и юная Летти ждали моего прибытия в детской. Крошка спала, упакованная во что-то воздушно-кружевное. Она была так прекрасна, как может быть прекрасен ребенок в окружении обожающих его взрослых. Сонечка слегка пополнела и выглядела замечательно. В общем, все было именно так, как я ожидала. После бурного обмена междометьями, скупо прерываемыми иногда членораздельными фразами, я поднялась наверх в комнату, которая была моей на время моего пребывания в доме сестры.
     Я немного устала с дороги, но настроение мое, хоть и нельзя было назвать прекрасным, все же было спокойным, то, что принято называть нормальным. То есть, оно вполне соответствовало обстоятельствам.
     Поэтому внезапно охватившее меня волнение оказалось для меня абсолютно неожиданным. Мне вдруг стало не хватать воздуха. В груди появилась какая-то странная тяжесть, в глазах у меня потемнело…
    
     Его руки… Господи, сколько же у него рук?
     - Ну, открой глаза…
     Я слышу его настойчивый шепот, но еще крепче сжимаю веки. Страх сковывает меня, блаженство и страх… Но страх начинает побеждать, он набирает силы, и я кричу куда-то в темноту, которая окутывает меня, пугает, но защищает от чего-то, чего я не знаю, но смертельно боюсь.
    
     Случившееся застало меня врасплох. Я забыла, или почти забыла, эти непонятные ощущения, эти фрагменты чьих-то навязчивых воспоминаний. Что же это такое? Влияние гормонов? Обыкновенные физиологические реакции, почему-то принявшие такую причудливую форму? Или все же я столкнулась с проблемой, которую нельзя даже описать привычными понятиями, а значит, нельзя и объяснить с уже сто раз отработанных позиций. А как тогда с этим справиться? Я была растеряна и даже, можно сказать, напугана. Нет ничего хуже, чем понимание своей полной беспомощности в ситуации, которая наверняка требовала от меня каких-то срочных и решительных действий.
    
     Стук в дверь прервал мои размышления.
     - Елена, - услышала я голос зятя, - ты пообедаешь с нами, или принести тебе сюда?
     - Я сейчас спущусь вниз, - поспешно и, пожалуй, слишком громко выкрикнула я.
     Господи! – подумала я, - как же мне теперь быть? Я поняла, что не могу сейчас оставаться наедине сама с собой.
    
     Внизу, в комнате, которая сейчас использовалась как столовая, меня ждала неожиданность, впрочем, если подумать, вполне ожидаемая.
     - Рад снова видеть вас здесь, Елена, - поприветствовал меня Бертрам Стайнер.
     Мне показалось, что мое присутствие не было для него таким уж приятным и желанным.
     - Я тоже рада вас видеть, - отреагировала я такой же дежурной фразой и, как мне показалось, с тем же противоречивым чувством.
    
     Хорошо, что всем остальным было просто не до нас. Никто не заметил той странной напряженности, которая почему-то возникла сегодня в наших с Бертом отношениях. Мы сами старательно делали вид, что не заметили этого тоже. Во время обеда говорили о вещах незначительных и обычных в предновогодний день. Сонечка вынесла к столу ненадолго прервавшую свой счастливый сон Летти, это внесло оживление в нашу беседу и слегка разрядило обстановку за столом. Впрочем, скорее всего, об этом подумала только я.
     До вечера я обустраивалась в своей комнате, приводила в порядок платье, в котором собиралась появиться вечером на семейном торжестве, помогала готовить ужин, - обычные и такие приятные предпраздничные хлопоты. И я, и Берт, кажется, наконец, избавились от того странного чувства, которое возникло в самые первые мгновения, когда мы увидели друг друга. Чувство это было тем более странным, что я предполагала увидеть Бертрама Стайнера в доме сестры, а он наверняка знал о моем приезде.
     Вечером, как и положено, все собрались за праздничным столом. Я не люблю вечерних застолий, после них не всегда хорошо себя чувствуешь утром. Но в Новый год я позволяю себе все, даже торт.
     У меня с детства сохранилось весьма трепетное отношение к этой ночи. Не могу сказать, что это происходило сознательно, но, тем не менее, я чего-то ждала. Это ожидание создавало особое настроение: появись в этот момент за нашим праздничным столом какое-нибудь сказочное или мифическое существо, я уверена, никто из нас не увидел бы в этом ничего странного.
    
     Мы просидели за праздничным столом часа полтора. Потом смотрели новогодние телепередачи, слушали музыку, подшучивали друг над другом, рассказывали какие-то небылицы, - в общем, обычный новогодний ужин в дружной компании хорошо знакомых людей. Давно мне не было так хорошо. После двух часов ночи я вдруг почувствовала, что устала и ужасно хочу спать. Поздравив еще раз всех с наступившим праздником и пожелав спокойной ночи, я поднялась в свою комнату. Даже не знаю, почему, но я буквально засыпала на ходу. Не помню, как я умывалась, переодевалась. Сон одолел меня, судя по всему, еще до того, как я оказалась в постели.
    
     Проснулась я, как мне помнится, от звука открываемой двери. На пороге стоял Берт. Я хотела спросить его, что случилось? Но он шагнул ко мне, а я потянулась ему навстречу и забыла обо всем…
     Как мне было хорошо! Я так соскучилась, мое сердце готово было разорваться от наслаждения. Я вдыхала запах его волос, я чувствовала прикосновения его нежных и сильных рук. Он наполнил собой все пространство вокруг меня и во мне… Какой это был восторг, какое это было счастье…
    
     Я почти никогда не запоминаю свои сны. Только иногда какие-то смутные образы оставляют в памяти кратковременный след. Но то, что мне снилось этой ночью, я забыть не могла.
     Мы встретились за завтраком, и я очень старалась быть спокойной и приветливой. Нельзя же было винить Берта за то, что он стал героем моего эротического сна.
     Я прекрасно понимала, почему это со мной случилось. В моем возрасте долгие одинокие ночи могут привести именно к таким сновидениям. Нужно будет об этом подумать. Но не сейчас же.
     Берт тоже был явно не в себе, хотя, как и я, пытался держаться в рамках привычного поведения. Если бы он только знал, какую роль ему пришлось сыграть в фантазиях одинокой женщины.
     К обеду я уже справилась со своим настроением.
     Через день Бертрам Стайнер уехал домой, и остаток отпуска я провела со своей сестрой и племянниками, наслаждаясь повседневной суетой простой семейной жизни. Но пришло время, когда мне нужно было возвращаться к себе домой. Отпуск кончился, меня ждали пациенты.
    
     С того дня, как я покинула дом сестры, прошел почти месяц. И вот я оказалась в кабинете у коллеги. Впрочем, доктор Гриффс - не просто психоаналитик. О его изобретении, удивительном аппарате АПД, сейчас уже знают все. Попасть к нему на прием оказалось непросто. Но я объяснила ассистентке доктора, что со мной случилось, и она сочла мой случай экстренным.
     В кабинете было очень уютно. Мне предложили сесть в большое удобное кресло. В таком же кресле сидел Эмиль Гриффс. Нас разделял лишь маленький журнальный столик, на который Марина поставила две чашки кофе и бисквиты. Это совсем не было похоже на прием у врача.
    
     - Ваш случай очень меня заинтересовал, - начал разговор доктор, - он любопытен именно своей кажущейся банальностью и еще тем, что вы – мой коллега, а значит, наверняка знаете, как справляться с подобным состоянием.
     - Да, вы правы, вначале и мне эта ситуация казалась вполне управляемой, но то, что случилось полтора месяца назад, заставило меня искать помощи у вас, а точнее, у вашего удивительного аппарата.
     - Но что, собственно, вас так напугало? Яркость вашего сна? Или вы сомневаетесь, что это был сон? Такие сновидения действительно бывают так реалистичны, что можно и усомниться…
     - Но я беременна! Это не может быть результатом видений… Однако я была уверена, что все происходило не в реальной обстановке, я не могу это объяснить, так как не могу сама понять, как это произошло…
     - Вам нравится этот мужчина, он привлекает вас?
     - Он мне симпатичен, но когда мы встречались, я вовсе не теряла голову, не млела от желания, не стремилась…
     - Я вас понимаю. А как он вел себя, когда вы встретились утром?
     - Сначала мне подумалось, что он слегка нервничал, но потом все было очень мило. Расстались мы вполне по-дружески, мне, правда, показалось, что он хотел что-то сказать, когда садился в машину…
     - Он посмотрел на вас и промолчал? Так было?
     - Пожалуй.
     - Ну хорошо, давайте пройдем к АПД. И постарайтесь сосредоточиться на воспоминаниях той ночи. Хорошо?
    
     ВСТРЕЧА
    
     Я очень устала. Гостиница была маленькой и старой, но я любила останавливаться именно здесь, когда бывала в Тотридже. Номер состоял из двух небольших комнат. Я хотела позвонить и заказать ужин, но поняла, что вряд ли у меня хватит сил его съесть. Стащив с себя одежду, я накинула легкий халат и босиком прошлепала в ванную. Наскоро освежилась почти холодной водой, почистила зубы и уже фактически с закрытыми глазами доплелась до кровати. Затем провалилась в сон, который принято называть мертвым…
    
     Меня разбудил звук открываемой двери, мелькнула мысль о том, что я забыла защелкнуть замок. Но вдруг сон оставил меня. На пороге моего номера стоял Берт. Господи, какой же он умница, что приехал, мне так его не хватало. Мы не виделись уже почти месяц.
    
     Как мне было хорошо! Я так соскучилась, мое сердце готово было разорваться от наслаждения. Я вдыхала запах его волос, я чувствовала прикосновения его нежных и сильных рук. Он наполнил собой все пространство вокруг меня и во мне… Какой это был восторг, какое это было счастье…
     - Ты надолго? – спросила я, когда бурные эмоции и ощущения первых мгновений встречи сменились спокойным удовлетворением и ставшим почти привычным чувством непреходящего счастья.
     - До понедельника, сегодня ведь суббота, ты, как всегда, теряешь счет времени, - ответил Берт, смешивая слова с поцелуями.
     Наши губы опять встретились, и нить начавшегося было разговора прервалась…
    
     Я открыла глаза. Марина считала удары моего пульса, видимо, не слишком доверяя приборам. Хотя, скорее всего, этот ритуал имел чисто психологическое значение. Доктор Гриффс сидел рядом и наблюдал за моим возвращением из странного мира чужой памяти. Ведь эти воспоминания явно не относились к моему прошлому, чтобы понять это, даже не нужно было быть специалистом.
    
     - Вы хотите посмотреть запись сейчас?
     - Да, лучше сразу покончить с этой историей…
     - Она может вас удивить.
     - Не думаю, я уже обо всем догадалась.
     Действительно, на экране не было ничего такого, что бы противоречило моим выводам. Я знала, кто эта женщина, но мне никогда не понять, почему воспоминания Лидии Стайнер ворвались в мою, именно мою жизнь.
     - Вы не хотите, чтобы я поговорил с Бертрамом Стайнером?
     - Нет, мне нужно было просто понять. На один вопрос я получила ответ, на второй не сможет ответить никто, не поможет даже ваш замечательный АПД.
     - Но, мне кажется, Берт имеет право знать…
     - Зачем? Ему и так непросто жить со своим горем. А для меня это, можно сказать, самый лучший вариант. Может быть, в этом и есть главный смысл того, что произошло.
    
    
     Мои поздние роды вызывали тревогу и врачей, и моих близких, но я справилась на отлично. Теперь у меня есть дочь, и сердце мое настолько переполнено нежностью и счастьем, что для других эмоций там просто нет места. Как я ее назову? Все эти месяцы я перебирала имена, но так ничего и не выбрала.
     - Назови ее Дженни, в честь нашей бабушки, - предложила Сонечка, когда Марк привез нас всех домой.
     Моя сестричка настояла на моем перемещении из больницы прямо в одну из комнат их уютного дома, чтобы первые месяцы жизни ее племянница погостила у обожающих ее родственников.
     - А и вправду, она действительно Дженни, - согласилась я.
     Так легко была решена самая первая проблема в моей новой жизни, дай мне Бог так же легко справиться и с остальными.
    
     Малышка спала, а я, как и миллионы матерей, не могла оторвать от нее своего взгляда, я чувствовала себя такой счастливой. Дверь в мою комнату открылась, и я обернулась на этот тихий звук. Но в этот момент я уже знала, кого увижу.
     - Можно мне посмотреть на нее? – шепотом спросил Берт.
     - Конечно, ты можешь не шептать, ее сон еще достаточно крепок.
     - Ты выслушаешь меня?
     - Не нужно, Берт, ты ни в чем не виноват, и… В общем, я счастлива.
     - Но ты не любишь меня?
     - У нас не было времени даже толком узнать друг друга, - грустно улыбнулась я.
     - Это можно исправить.
     - Да.

    
     - Вот неплохой домик, - сказал Гасуэлл и вывел на экран изображение небольшого коттеджа, построенного в стиле модерн, с пирамидальными выступами и конической конструкцией на крыше. - Это в Форест-Роу, сорок миль в сторону Дувра, тихое место...
     - Нет, - сказал Максим.
     - ...И цена вполне умеренная, - с разгона закончил Гасуэлл начатую фразу. - Нет, говорите?
     - Мне, - терпеливо объяснил Максим, - нужен дом в старинном стиле. Не замок, вы меня понимаете, но что-то такое... викторианское...
     "Викторианское" было словом не из его лексикона, и если бы Максима спросили, что оно означает, с ответом он, конечно, не замедлил бы, как не медлил с ответами никогда в жизни, но и гарантии точности дать не мог - в делах он себе такого не позволял никогда, но сейчас он не делом занимался, хотя, конечно, и делом тоже, поскольку за дом в тихой английской глубинке готов был выложить половину годового заработка.
     - Викторианское, - повторил Гасуэлл. - Значит, вот это.
     На экране появилось изображение тяжелого двухэтажного здания, сложенного из темного кирпича, с большими окнами на первом этаже и маленькими - на втором, дом этот вполне подошел бы для приюта или похоронного бюро.
     - Нет, - сказал Максим. - Это, по-вашему, викторианский стиль?
     - Дом построен в одна тысяча восемьсот пятьдесят третьем году, - сказал Гасуэлл. - Королева Виктория, как вам, безусловно, известно, правила Британским содружеством наций с одна тысяча восемьсот тридцать...
     - Дальше, - прервал Максим начавшуюся лекцию. - Возможно, "викторианский стиль" - не совсем удачно, я имел в виду...
     - Давайте я сам представлю, что вы имели в виду, мистер Батурин, - улыбнулся Гасуэлл. Он уже давно понял, что именно хотел получить клиент, и мог предъявить искомое сразу, но ему нравилась предварительная игра, нравилось показывать товар, даже если он знал наверняка, что дом клиенту не подойдет. Но и затягивать игру не следует, это Гасуэлл понимал тоже, иначе у клиента иссякнет терпение. Некоторые могут хлопнуть дверью - люди сейчас нервные, даже когда у них достаточно денег, чтобы позволить себе домик в деревне.
     - Как вам это? - спросил агент, и Максим увидел на экране воплощенную в камень мечту своей жены Полины. То самое, о чем она ему рассказывала, когда они начали встречаться три с половиной года назад и у нее еще был прежний жених, нелепо вскоре погибший.
     На солнечной поляне (лес на заднем плане, недалеко, пешком минут десять, наверно) стояло сооружение, которое назвать домом мог только приземленный прагматик, не ощущавший в душе призывов неведомого, давно ушедшего, но всегда остающегося и устремленного в будущее времени. Правильнее было бы назвать сооружение замком, поскольку башенки возвышались по углам, как шахматные ладьи, и портик с двумя колоннами перед дверью, большие окна, труба (значит, в гостиной можно разжечь камин, протянуть к огню натруженные ноги), и что-то похожее на родовой герб намалевано было яркими красками под самой крышей.
     - Прелесть! - не удержался от восклицания Максим, хотя и не собирался демонстрировать маклеру свое желание немедленно войти во владение этим домом и участком земли, и видом на окружающий пейзаж.
     - Прелесть, - согласился Гасуэлл. - Стиль соблюден, верно? Будто настоящий!
     - Что значит "будто"? - насторожился Максим. - Это макет, хотите вы сказать?
     - Ну что вы! - улыбнулся Гасуэлл. - Дом построен по проекту архитектора Джошуа Мак-Наббса в одна тысяча девятьсот сорок девятом году по заказу сэра Генриха Меллори. Сэр Генрих был большим любителем старины, как... гм... ваша супруга, мистер Батурин. Дом продается по простой причине: сэр Генрих скончался в прошлом году, долгов у него осталось больше, чем предполагали наследники... История житейская и даже в чем-то банальная.
     - Где? - спросил Максим, прервав увлеченный рассказ маклера.
     - Совсем недалеко, и в этом большое преимущество! На машине от Лондона минут сорок, юго-западная Англия, полторы мили от Селборна, это небольшой городок, скорее даже деревня. Рядом железнодорожная станция Олтон.
     - Естественно, удобства... - начал Максим.
     - Это современный дом, хотя и выглядит, как крепость, способная выдержать осаду! Две ванны, две спальни и кабинет на втором этаже. На первом - столовая, кухня, гостиная. Солярий на крыше, туалетные комнаты, разумеется, - тоже две...
     - Гараж?
     - Не попал в кадр. Разумеется, гараж и еще сарайчик для хранения сельскохозяйственных принадлежностей. Сэр Генрих обожал работать в огороде. Правда, урожай у него всегда погибал, потому что в сельском хозяйстве сэр Генрих смыслил, как...
     - Я хотел бы осмотреть дом, - в очередной раз перебил маклера Максим. - И цена - сколько это стоит?
     - Цена вполне приемлемая, - уклончиво отозвался Гасуэлл. О цене он всегда говорил после того, как клиент ознакомится с потенциальной покупкой. Тогда и названное число не произведет слишком неприятного впечатления. - Поедем прямо сейчас?
    
     * * *
     Полина сидела у открытого окна в легком плетеном кресле и пыталась читать свою любимую леди Агату. Книжка была знакома с детства и читана раз тридцать, а может, и все сто. Но если нужно было успокоиться, отдохнуть или отвлечься от ненужных мыслей, Полина не знала лучшего средства, чем еще раз пробежать взглядом по страницам и будто впервые узнать, что на самом деле беднягу Экройда убил добрый и участливый доктор Шелтон...
     Максим уехал и оставил ее одну. Он всегда уезжал, и всегда она оставалась одна на какое-то время, казавшееся ей то ужасно долгим, растянутым, как резина, а то быстрым, как шаги почтальона. Сегодня время двигалось в обычном своем темпе, и день был обычным, и облака, и прохладный воздух, и запах скошенной травы.
     Полина отложила книжку и прислушалась к доносившимся из сада скрипучим звукам передвигаемой с места на место лестницы-стремянки и тарахтенью какого-то механизма. Это Джесс, садовник, служивший еще у прежнего хозяина, занимался обычным делом - то ли подрезал слишком длинные ветви, то ли подвязывал их, чтобы лучше держались: ни в ботанике, ни в садоводстве Полина не понимала ничего, с детства не могла отличить липы от клена, но изумительные запахи цветущего сада или жаркой, залитой солнечным светом, рощи волновали ее, заставляли замирать от восторга, вдыхать чудесный аромат и...
     Господи, эти звуки могут свести с ума!
     Полина выглянула из окна - Джесс закончил работу и, взвалив лестницу на плечо, направлялся к сарайчику. Увидев молодую хозяйку, он левой рукой приподнял соломенную шляпу, расплылся в широкой улыбке и произнес фразу, ставшую уже традиционной, если можно говорить о традициях, срок которым - без году неделя:
     - Приятный день, миссис Батурин. Я вижу, у вас хорошее настроение.
     Полина улыбнулась в ответ и кивнула. Макс сделал жене удивительный подарок, купив этот дом на юге Англии, - она все уши прожужжала ему, рассказывая о своей любви к старинным замкам, о том, что ей хотелось бы жить не в Москве, а в старушке-Европе, лучше всего в Англии, где да, туманы, да, промозглая осень, но такая замечательная архитектура, такое мягкое солнце летом и печальное зимой, и если поселиться в старинном доме, где когда-то собирались рыцари, пусть не Круглого стола, пусть более позднего периода, но непременно в латах, и ощущение этих лат, их вневременной запах чтобы сопровождали ее в каждой комнате...
     "Вальтера Скотта начиталась", - ворчал Максим, но сам он разве не зачитывался в школе романами о проклятых французских королях и о бедняге Карле Первом, которому отрубили голову невежественные пособники злого Кромвеля?
     Когда они поженились, Полина все еще была в депрессии после смерти Сергея, и Максим не мог оставлять жену надолго, несколько раз в день приезжал, чтобы посмотреть ей в глаза, удостовериться, что все в порядке, и уезжал опять. Куда, зачем - Полина не знала, и не было у нее никакого желания знать, чем занимался ее муж. Иногда она думала, что ей было бы все равно, даже если бы он завел любовницу; на самом деле это было не так, сопернице она, конечно, выцарапала бы глаза, но соперницы у Полины не было, это она знала точно, ей не нужно было спрашивать у Макса, где он пропадал и с кем проводил время до полуночи, а то и до поздней ночи. Не с женщиной. Остальное Полину не волновало. Работа? Деньги? Новая квартира в престижном районе? Переезд? Ремонт? Поездки в Варну и на Лазурный берег?
     Работа - все мужчины работают, такая у них природа. Деньги - все мужчины зарабатывают, одни меньше, другие, как Максим, больше, и это естественно, кто должен в дом деньги приносить, если не муж? Новая квартира - ах, Господи ты Боже мой, четыре стены, и мебель современная, бездушная, трогаешь пальцами, а она не отзывается, молчит. А поездки на зарубежные курорты вовсе не для ее нервной системы: видеть чужих людей, надевать платья с декольте, чтобы вся грудь наружу, ну да, красивая у нее грудь, глядеть, наверно, приятно, а у кого-то возникает желание, но ей это ни к чему, лишнее волнение, Макс, прошу тебя, поедем домой, мне здесь не по себе, в тишину хочу, в свою комнату, где все мое и ты тоже мой, ты ведь только мой, верно?..
     У всего на свете есть причины, но разбираться в них у Полины не было желания. Ее мир должен был оставаться спокойным, как пруд, освещенный полной безмятежной луной, и Максим создавал для жены, как мог, именно такой мир, чтобы Полине было в нем уютно.
     "Хочешь, переберемся в другое место?" - спросил он как-то, вернувшись из очередного вояжа, во время которого, как догадывалась Полина, заработал для своей фирмы очередной миллион.
     "В Париж?" - спросила она.
     "Почему в Париж? - удивился Максим. - В Париже шумно. Тебе ведь Южная Англия нравится, верно? Корнуолл, скажем, или берега Эйвона?"
     "Корнуолл, - повторила Полина знакомое с детства название. - Там, наверно, можно снять на время какой-нибудь замок? Ну, не замок, я понимаю, но старый дом времен королевы Виктории?"
     "Почему снять? - улыбнулся Максим. - Купим дом и будем в нем жить. Если тебе нравится эта идея"...
     Господи, он еще спрашивал!
     В ту ночь Полине показалось, что у них с Максом непременно родится ребенок - так все было хорошо, удивительно, давно так хорошо не было, и это должно было означать что-то, потому что все в этом мире имеет единственное значение, а предзнаменования следует искать в каждом слове, каждом жесте, потому что каждое движение, жест, слово, тем более поступок что-то означают для будущего, но читать этот язык символов мы не умеем, а если бы умели, то не делали бы многое из того, о чем потом неисправимо жалеем.
    
     * * *
     - Джесс, - сказала Полина, обращаясь к садовнику, - что тарахтит там, возле сарая? Так неприятно...
     - Это газонокосилка, миссис, - сообщил Джесс. - Харви, мой помощник, займется цветником, вон тем, с маргаритками.
     - А нельзя ли, - сказала Полина, не привыкшая разговаривать с обслугой так, как должна разговаривать настоящая английская леди, - нельзя ли, чтобы Харви сделал это потом, такой неприятный звук... После обеда я пойду погулять в лесок, и тогда... Если, конечно...
     - Как скажете, миссис Полина, - Джесс еще раз приподнял шляпу и, положив лестницу на траву, направился к сараю. Через минуту досаждавший Полине звук оборвался и в наступившей тишине стал слышен чей-то далекий смех и какая-то далекая музыка, и чьи-то далекие аплодисменты: это на кухне, где хозяйничала экономка и кухарка Глэдис Баркер, работал телевизор.
     Полина опустила оконную раму и чуть не придавила себе пальцы. Она жила в этом своем доме третью неделю и все еще не могла привыкнуть к английским окнам, к английским раковинам с латунными затычками на цепочке, к английским кранам, где горячая вода не смешивалась с холодной, к английской чопорной простоте, выглядевшей высокомерием, и к себе-новой она не могла привыкнуть тоже. Что-то в Полине с переездом изменилось, что-то ей не известное возникло в ощущениях - то ли запах, то ли звуки здесь распространялись как-то иначе, а может, все, что она чувствовала, было лишь сугубо внутренним, психологическим, не реальным. Определить словами произошедшие с ней изменения Полина была не в состоянии, но то, что происходило, ей нравилось. Она спокойно и долго спала в высокой спальне на огромной кровати с балдахином, казавшимся ей таким же естественным и необходимым, каким казались в московской квартире антресоли, где отец хранил всякий хлам, который мама каждую весну норовила собрать в большой мешок и выкинуть на помойку. Полина боялась сначала, что ей будет тоскливо по вечерам одной, без мужа, а ночью ее станут мучить кошмары - призраки будут выходить из стен, завывать осенними голосами и размахивать белесыми прозрачными руками. На самом деле ничего этого не произошло, и Полина даже немного удивлялась самой себе: Максим уехал по делам на третий день после новоселья, ночью в доме оставалась только экономка, мисс Баркер, старая дева неопределенных лет (иногда Полина могла дать ей все семьдесят, а иногда - не больше сорока пяти), и Полине было спокойно, потому что она всегда могла представить, как мисс Баркер возится у себя в комнатке, примыкавшей к кухне; стоило только нажать на одну из кнопок, имевшихся во всех комнатах второго этажа, и экономка в ту же минуту примчится с вопросом: "Что-нибудь нужно, миссис Батурин?"
     Полине было спокойно - дом построили в конце сороковых, на волне послевоенного строительного бума, он только выглядел старым, а на самом деле здесь не могло быть фамильных призраков, поскольку никогда не жили в этом поместье представители древних английских родов и, соответственно, не умирали, и несмываемым пятнам крови в спальне неоткуда было взяться, как и убиенным младенцам, взывавшим к милосердию и справедливости.
     После обеда (надо бы научить мисс Баркер готовить борщ по-украински, а впрочем, не нужно, еще подумает, что хозяйка вмешивается не в свое дело) Полина действительно отправилась в лесок, взяв с собой книжку, привезенную из Москвы, - последний роман Улицкой. На полянке под раскидистым деревом, в сотне метров от дома стояла скамья с удобной спинкой и врыт был в землю столик, солнечные лучи пробивали себе путь сквозь густую листву и играли зайчиками на книжных страницах, Полина читала медленно, наслаждалась каждой прочитанной строчкой и не обращала уже внимания на доносившиеся со стороны дома визгливые звуки газонокосилки.
     Вечером она смотрела телевизор - на крыше стояла "тарелка", принимавшая четыре московские программы, - а часов в десять позвонил Максим, говорил ласковые слова, обещал приехать не позднее уик-энда, пожелал спокойной ночи и сказал, что любит и жить без своей милой Лины не может. Как обычно.
     В одиннадцать, когда по первому московскому каналу закончился концерт Баскова (Полина терпеть не могла ни его пение, ни слащавую внешность, но по другим каналам смотреть было и вовсе нечего, сплошная политика и репортажи из "горячих точек"), она разобрала постель, легла под легкое, но очень теплое пуховое одеяло, и ей показалось, что сразу уснула - во всяком случае, когда она проснулась от странного звука, на дно сознания все еще оседали обломки прерванного сна.
     Звук, разбудивший Полину, повторился, и она прислушалась, приподнявшись на локте. Похоже, что в коридоре кто-то передвигал с места на место тяжелый шкаф. Шкаф скрипел и грозил развалиться.
     "Что это Глэдис себе позволяет?" - подумала Полина. Она включила ночник, и взгляд ее упал на часы, висевшие на стене напротив кровати. Была одна минута первого.
     Скрип в коридоре прекратился, но наступившая тишина показалась Полине еще более громкой, будто гудел сам воздух, и невозможно было определить высоту гула: то ли на границе ультразвука, то ли наоборот, это был уходивший в глубину звукового ряда бас.
     Она опустила босые ноги на холодные доски пола, нащупала тапочки, и почему-то от ощущения теплоты в ногах стало очень холодно плечам, ночная рубашка сползла и едва прикрывала грудь, Полина накинула на плечи шерстяной платок.
     Стрелка на часах беззвучно прыгнула на минуту вперед, и сразу же звук в коридоре возобновился - теперь это были чьи-то гулкие шаги, медленные и приближавшиеся: шаги Командора, Судьбы, Рока, Провидения.
     Полина стояла рядом с кроватью, дрожала то ли от страха, то ли от холода, и была не в состоянии сделать ни шага. По коридору кто-то шел и бормотал себе под нос, Полина слышала это приглушенное бормотание, слышала шаги, скрип половиц, на несколько секунд некто замирал, и тогда опять начинал звучать воздух, а потом шаги и шепот возобновлялись, и воздух замолкал, будто два этих разных звука не могли сосуществовать в одном пространстве.
     Кто-то прошел мимо спальни, Полине показалось, что дверная ручка начала медленно поворачиваться, но это было игрой воображения - звуки удалились в сторону лестницы, но спускаться на первый этаж некто не стал: шаги смолкли, шепот прекратился, гул воздуха тоже начал утихать, и когда минутная стрелка на часах скакнула еще на одно деление, в доме наступила нормальная тишина, какую распознаешь сразу, потому что складывается она из привычных и обычно не осознаваемых звуков: едва слышного гула холодильника на кухне, тиканья стоячих маятниковых часов в гостиной, и сверчок, на которого Полина привыкла уже не обращать внимания, подал свой голос, показавшийся соловьиным пением.
     Если кто-то ходил по этажу, подумала Полина, то сейчас он стоит у лестницы и, видимо, боится спуститься, ведь в коридоре темно, хоть глаза выколи. Если сейчас раздастся грохот падения, это будет естественным продолжением, и тогда можно будет выйти и посмотреть, кто пробрался ночью в дом и сломал себе шею, упав с крутой лестницы.
     Однако никто с лестницы не падал, ступеньки не скрипели, и значит, если все предшествовавшие звуки не были игрой ее воображения, то некто стоял сейчас у перил и, может быть, пытался нашарить на стене выключатель. Некто мог и не знать, что выключателя в коридоре вообще не было, свет - три бра вдоль стены - включался в каждой из комнат, и еще был выключатель внизу, в холле.
     Если в дом проник грабитель, нужно звонить в полицию, но Полина не знала, что в таких случаях говорить, и номер телефона тоже помнила не точно: может, сто или, кажется, сто один. В Москве ноль два, но то в Москве...
     Единственным телефонным номером, который сейчас приходил Полине на память, был номер комнаты на первом этаже, где спала Глэдис, и Полина, подняв трубку стоявшего на тумбочке возле кровати большого телефона, выполненного в стиле моделей начала прошлого века, набрала шесть цифр. Тишина прервалась нудным повторящимся зуммером, Полина считала: пять, восемь, одиннадцать... Неужели Глэдис спит так крепко? А может, это она и стоит сейчас у лестницы, имея какое-то тайное намерение?..
     - Алло, - сказал в трубке низкий голос, в котором трудно было узнать голос кухарки. - Алло, алло...
     - Глэдис, - сказала Полина. - Ой, простите, мисс Баркер, это я... Извините, что разбудила вас, но, вы понимаете...
     - Миссис Батурин? - сразу проснулась кухарка и заговорила обычным дневным голосом. - Дорогая, что-нибудь случилось? Вам что-то нужно?
     - Мне нужно, - медленно проговорила Полина, - чтобы вы ко мне поднялись. То есть... Сначала посмотрите - нет ли кого-нибудь в коридоре... И у лестницы.
     - Да кто там может быть? - удивилась мисс Паркер, но спорить не стала и, сказав коротко: "Сейчас приду", положила трубку.
     Минуту спустя Полина услышала торопливые шаги, скрип половиц, а потом быстрый стук в дверь и голос кухарки: "Миссис Батурин, это я!"
     Полина плотнее запахнула платок и повернула ключ в двери. Глэдис вошла в спальню, и Полина успела заметить, что в коридоре, конечно же, горит освещение.
     - Это вы включили бра? - спросила она.
     - Я, - кивнула кухарка.
     - Там... никого не было?

Окончание на сайте: ukamina.com/books/dvs.html

По чьей-то указке Муха ползает смело. Школу закрыли.   Будет белее Бумаги выглядеть негр На негативе   Твою конечность Принять никак не могу И сердце - тоже.   Приму-ка ислам, Сигану из окошка, Чтоб меньше одним   Поскрипывая, Вожу по струнам смычком, Музицирую.   Кофе рисует Разводы на скатерти. Тоже искусство.   Чашу терпенья Переполнить стремишься – Капай на мозги.   Стоматолога К креслу привяжу ремнем И буду мучить.   Приму-ка ислам, В Рамадан похудею, И снова крещусь.   За что ж по морде Лупить с размаху дверью? Стучаться надо!   В поисках сыра, Долго плесень отскребал. Проклятый рокфор!   Зачем тебе я В любви своей признался? Теперь под венец.   В Бога поверю, Если нас познакомят, Но мне не горит.   Когда вернешься, Меня не будет в живых. P.S. Ужин на столе.   Мудрые мысли Не всегда удается Превратить в хокку.

    Понравилось? Здесь есть еще!